Отталкиваю его, отталкиваю…
А он вцепился. Шипит:
– Поворачивайся, гад, мне с тебя кожух надо снять. Или сам снимай, а то ногой жахну в пузо, буржуй проклятущий…
То был голос Марика.
Я мог бы сейчас сказать, что обрадовался. Но нет. Не скажу. Перепугался десятым чувством или каким по счету, которым обычно пугаются еще не знамо чего. В голове пронеслось: хоть бы не узнал.
Я сверх человеческой способности быстро перевернулся набок, стянул один рукав, потом из-под себя вытянул другой, причем вывернул руку до боли, но скрепился и, ничком, отшвырнул кожух трохи в сторонку, насколько смог.
Надеялся – схватит Марик добычу и бандитски убежит.
Так почти и получилось. Марик побежал с кожухом в обнимку.
Но сердце мое не сдержалось.
Из сердца предательски выдохнулось:
– Марик! Я ж Лазарь! Вертайся! Дай мне только встать! Увидишь – я правда Лазарь!
Как-то ж я поднялся, спина трещала, посмотрел – пустая торба валялась неподалеку, я ее подхватил ногой, вроде хавбек какой-нибудь, перенял рукой.
Опять закричал на все горло:
– Марик! Не беги! Я ж тебе ничего не сделаю! У меня в хате жратвы полно! И колбаса и все! – Марик обернулся на лету. Я ему помахал торбой в знак привета. – Пошли до меня! Говорю ж, я с добром к тебе! Я ж Лазарь! Помоги дошкандыбать, тут недалеко!
Марик влезал в кожух на ходу. Полы мотылялись возле самой земли. Получился не человек, а пугало.
Приближался с опаской. Но плечо подставил. Ему так удобней – почти на голову ниже меня ростом. Я еще специально в ту минуту заметил. Когда-то ж мы с ним ровно одинаковые были.
Я говорил что-то не фактическое, а успокоительное, чтоб поддержать отношения. Марик молчал. Кряхтел и подвывал. Я решил, что для пробуждения моей жалости. И еще сильней опирался на его плечо. Дружба есть дружба. Я его домой веду, в тепло. Так и он пускай поднатужится.
Когда пришли на Святомиколаевскую, первым делом постаскивал на стол все лучшее. И наливку поставил в графинчике, и рюмочки.
Марик смотрел кругом себя невидящими глазами, таращился. Казалось, зрение утратилось от удивления.
Я еще только раскладывал вилки-ложки, а он уже жрал, даже кожух не снял. Рвал кусками колбасу, паляницу мучил грязными своими руками – корочку, корочку, главное, обгрызал…
Говорю:
– Вот, Марик, я так и живу каждый день.
Он тряс головой, вроде жеребенок. Жрал и головой тряс, жрал и тряс. И жрал не только ртом, а всей своей головой.
Я к еде показательно не притрагивался. Только наливочку тянул. Рюмку за рюмкой. Не сообразил, что для наливочки сначала надо немножко покушать. Если б я был привычный, а я ж был непривычный. И сильно хотелось Марику показать форс.
