Я не открыл. Выглянул разок из-за занавески. Дора ушла, потом, видно, с полдороги вернулась, опять стукала, но без слов. Свет же в доме мигал как попало – и от каганца, и от печки. Я специально заслонку открывал, именно чтоб любоваться огнем. После погреба мне света казалось очень мало. Я каганцы по всему дому расставлял и жег.
Правильно можно подумать, что другой на моем месте распахнул бы перед Дорой дверь и кинулся с расспросами. Но не такой я. Я решил выжидать. Жить в свое удовольствие. На базаре потихоньку, когда дома еда закончится, продавать Перецово шмотье, ложки-вилки, тому подобное. Между прочим, подобного в доме оказалось полно. И ждать я мог и мог.
Честно сказать, видеть никого не хотелось. Не с тоской, а с радостью не хотелось. В первый раз за всю свою жизнь я был совсем один. Мог думать о себе как таковом. Что именно размышлять, я не задумывался, но душа просила внутреннего полета. И я отдавался новому чувству самозабвенно.
В силу того, что энергия била через мои края, пища закончилась быстро. То есть не вся пища, а как раз вкусная. Картошки, буряка, морковки, лука в погребе навалом. Но вкусного – уже ничего.
Взял парусиновый пиджак, матерчатые туфли и соломенную шляпу Переца, в ближайшее воскресенье пошел на базар, чтоб продать.
Сам оделся конспиративно – толстый шарф Переца, бурки его же, короткий кожух – Перец любил отдыхать: на диванчик постелет и разляжется, спину лечит. Шапку его пирожком напялил.
Про бурки. У Переца – не одна пара обуви. А как же! И ботинки с калошами, и тому подобное. Но все наперечет я увидел на месте. Значит, он босой исчез. Мое спокойствие подсказало мне, что не надо двигаться дальше, а надо просто заметить этот удивительный факт.
Продавал недорого, чтоб не маячить на виду до вечера. Все разом схватила баба-мешочница.
Накупил еды. Шел с базара задами, удачно проскочил, ни одного знакомого.
Разложил вкусности на столе. Сахара нету. Увлекся колбасой, копченым салом, хлебом. Сахар забыл!
Бросился назад. И гнало меня черт знает как, без конспирации – сахара хоть за смерть, а достань сию же минуту!
Если б я был в своих скаутских ботинках – я б не шлепнулся на тоненьком льду. Бурки Перецовы подвели. Великоваты, подметка ненадежная в торможении. Шлепнулся я с всего маху. Лежу, смотрю в небо. А подняться не могу.
Кричу:
– Помогите, люди добрые!
Вижу чьи-то ноги в дырявых валенках. Грязная рука меня хватает за шкирку и тянет не наверх, как надо было б, а как-то вбок, вроде перевернуть хочет и вытряхнуть меня из меня же. Различаю, что хлопец, не взрослый. Мелькнула мысль: уронит, еще ж хуже будет.
