Не найдёшь бумажки брошенной – фиг.
Во Высоцкий-то – какая громадина,
Только кривенький – как все, кто велик.
А витрины зазывают и зыркают –
Не купить ли эту куртку? На кой?
…а великие, большие – все с дырками,
С загогулинами, с пулей, с петлей.
Заблужусь – не знаю, вира ли, майна ли,
Да ещё посыпал хлопьями снег.
Поцелуемся на улице Вайнера –
Пусть завидует с лопатой узбек.
Кину снегом, ты на людях потискаешь –
Знай-ко, Ёбург, нас, таких дураков.
И вернёмся мы – по тракту Сибирскому,
По дороженьке солдат-варнаков…
Едем… Ракитник, боярка с пичугами,
Тоненький лёд на переднем стекле.
Снежная трасса, деревня Чечулино,
Крепкие руки на старом руле.
Здешние трассы не давлены Джипами,
Джипам до трактора – нос не дорос.
Может, в такой же избёнке задрипанной,
То есть, в хлеву – народился Христос.
Бедность – она по-библейски приманчива,
Только вот – издали, как монастырь.
Вон Магдалина с красивым пацанчиком
Вёдра несёт и хайлает: «Упырь,
Сволочь ты, Ёська! Как шлёпну сандалией!
Братьев не слушашься, вечно война!»
Мальчик Иосиф, гляди, не продали бы…
Было уж… кровь по отцу не одна.
В это Чечулино – в августе, летом бы…
В сено… так бабочек тянет на свет.
Как же я рада – тебе фиолетово,
Что в Интернете я типа поэт.
Хочешь, отдам, что тревожит и дёргает:
Письма солдат и Цветаевский гвоздь,
Песни бурлацкие, волглые, долгие,
Воланда – видеть его довелось,
Смертную Каму, решёточки чёрные,
Бабкины вопли – слыхать за версту?
Нет. Не отдам. Есть фиговины чёртовы –
Лишь одному по плечу. По хребту.
Да и ваще – если руки мужицкие
Крепко и верно лежат на руле,
Дети, дрова и боярка с синицами
Лучше стихов на жестокой Земле…
