Чем страшнее становилось мне, тем тяжелее казалось что-либо предпринять. Уже не страх быть обнаруженным Андреем, а ужас перед разбитым сердцем матери сковывал мою волю, не давая позвонить домой. Уехав, я обрубил все концы – избавился от старого номера мобильного, занес в черный список электронную почту Андрея, чтобы не получать от него никаких писем (мать и вовсе не умела пользоваться компьютером), потому я даже боялся представить, сколько пропущенных звонков, сообщений и электронных писем было оставлено без ответа. Каждый раз, подходя на ватных ногах к телефону и набирая первые цифры питерского номера, я, казалось, уже слышал горький, полный слез и обиды мамин голос, проклинающий тот день, когда она родила меня на свет. От одной мысли об этом меня всего передергивало, и я вешал трубку. Как ни уговаривал и не поддерживал меня в намерении позвонить матери Михаил, все было без толку.
Этот кошмар продолжался еще дней десять. А потом, когда Миши не было дома, в дверь позвонили. Думая, что это Алексик, я открыл не глядя. На пороге стояла моя мать. Под руку с Андреем.
20
Сколько мы стояли в дверях и молча смотрели друг на друга, не знаю. Мне показалось, не меньше часа, хотя на самом деле вряд ли прошло более нескольких минут. Первое, что бросилось в глаза, – мать как будто стала выше ростом. Болезненно худая, прямая как струна, она смотрела на меня сверху вниз, и под ее стальным взглядом сам я, казалось, становился все меньше и меньше. Потребовалось некоторое время, чтобы заметить и то, что она еще сильнее постарела. Ее истончившиеся, но по-прежнему густые волосы в высоком пучке стали совсем уж по-мышиному серыми из-за расползшейся седины, складки возле рта как будто стали глубже, а само лицо приобрело несвойственный ему восковой оттенок. Впрочем, не уверен, что перемена на самом деле была столь разительной. Просто я давно ее не видел – давно не по времени, а по насыщенности событиями, – так что теперь смотрел на нее глазами постороннего… а может, просто виноватого.
На Андрея я глаза перевел нескоро. Он тоже как будто вырос, но на меня не смотрел, устремив отсутствующий взгляд куда-то мимо, вглубь коридора. Он деликатно, но твердо отодвинул меня за плечо немного в сторону и все так же молча прошел в квартиру. Следом вошла мать, не обращая внимания на мои попытки что-то промямлить.
– Очень мило, – оглядевшись, сухо бросила она.
Это были первые слова, прозвучавшие с момента их появления.
