А телеграмму можно дать в момент вспышки воспоминаний. Или сравнений с проходящим мгновением, чтобы потом, в следующее мгновение забыть. Не говоря уже о плёнке. Записаться на плёнке, чтобы переслать её, — значит позаботиться о своей внешности, голосе, подобрать нужные моменту слова… В этом есть что-то от кокетства, от желания не столько обратиться к другу, сколько от желания показать себя. Нет, письма, обыкновенные письма всё-таки лучше всего. Над ними можно подумать, их можно перечитать… да просто разложить перед собой и, как по следам, увидеть прошлое.
Ашадеви молчит.
Индия… Сейчас там цветут… Что там цветёт в марте? Вероятно, всё, что может цвести. Воздух пахуч и густ. И влажен. Вероятно, так влажен, что дышать приходится с усилием. И люди спят на крышах, двориках, на прогретых за день берегах рек и прудов…
Впрочем, сейчас десять утра, и, значит, Индия не спит. Она работает, учится и борется с тем, что когда-то называли предрассудками. Далёкая, незнакомая страна, которую он так полюбил и которая доставила ему столько горя, что загнала в зону Белого Одиночества.
А что?.. Честное слово, это всё-таки здорово — зона Белого Одиночества. Сейчас он не жалеет о своём решении и даже благодарен Норе за её совет. Интересно, что это было — женский расчёт или и в самом деле то высшее проявление любви, когда для другого можно взять за горло себя? Он не забудет Норы и её мягкой любви, но не забудет и…
Вот тут-то и закавыка. Он не забудет своей любви к Ашадеви. Вот… Своей! А была ли любовь к Норе? Наверное, была. Но не такая. Ту он забыл. Эту — никогда.
Андрей начал обтаптывать снег возле дерева. Тело опять налилось влажной упругой силой, и пила работала зло и весело.
* * *
После полудня прилетел Борис. Он остановил свой жёсткий грузовой дирижабль над делянкой и стал спускать трелёвочные тросы. Они извивались в мглистом сухом воздухе, как щупальца большой серебристой медузы.
Критоновые тросы были невесомо легки, и Андрей быстро справился с деталями. Борис стал потихоньку подтягивать пучки хлыстов. Сваленные деревья зашевелились — тяжело, неуклюже, с жалобными шорохами и потрескиваниями. Андрей шестом помогал им улечься в плотный пук.
И в этот момент зазуммерила личная рация. Вытирая пот, Андрей подошёл к ней и потоптался в сугробе, словно устраиваясь поудобнее. Звонила, конечно, дежурная обслуживания третьего участка.
— Андрей Николаевич, вас вызывают к восемнадцати часам к кольцевому традевалу.
