— С какой вы Украины: с восточной или с польской? — задал он новый вопрос.
— Я с Харькова…
— Ваше счастье, что вы оттуда. Если бы вы были с польской, живым бы я вас отсюда не выпустил. На польской Украине убили моего брата, возвращающегося из плена.
Выйдя от него, я решил больше не представляться украинцем, а честно говорить, что я русский. Шел я на восток, и вскоре начали мне попадаться [273] деревни то с польским, то с украинским народом. Поляки говорили, что мне нечего бояться на польской земле — поляки добрые люди, а стоит мне попасть на Украину, как тут же буду выдан немцам. Украинцы говорили все с точностью до наоборот. Чувствовалась работа бывшего польского правительства и немцев, неустанно разжигавших национальную вражду между поляками и украинцами. В населенных пунктах, где до войны мирно уживались вместе и поляки, и украинцы, царила ненависть. В тех деревнях, где преобладало польское население, хаты украинцев стояли пустыми, а кое-где и сожженными. И наоборот.
Когда я попал на Украину, которую тогда называли Галитчиной(или Галицией), украинцы удивлялись, как я прошел через Польшу, ведь поляки выдают немцам всех, кто проходит по их территории. «По Украине вам будет легче пройти, — говорили они, — мы ведь почти свои люди».
Меня предупредили, что граница между Галицией и Волынью очень хорошо охраняется, и посоветовали район, где легче ее перейти. Дойдя до деревни Гайки, я зашел в один дом, где мне не только разрешили пробыть до вечера, но и, когда прошли дозорные, проводили меня до границы. Следующая деревня на моем пути — Гайки-Дядьковецкие, уже в Волыни. У крайнего дома я встретил женщину, и она пригласила меня войти в дом. Там уже сидели три парня и девушка — беженцы, они бежали из-под Кракова во время перевозки рабов в Германию. Приготовив ужин, хозяева пригласили и нас. Вижу, ребята, прежде чем сесть за стол, крестятся на образа в углу, а я сижу и думаю: что делать? Креститься я не привык, а не перекреститься — вдруг обижу [274] хозяев. Встаю, и тоже начинаю креститься, краснея от стыда; даже пот прошиб. Потом сел я за стол и, не глядя ни на кого, начал есть. Так первый раз в жизни пришлось мне перекреститься.
Наутро мы вышли в путь впятером, хотя передвигаться такой большой группой было опасно — слишком бросались в глаза. Через три дня пути на подходе к одной деревне мы услышали выстрелы. Смотрим: суматоха, запряженные подводы, вокруг них суетятся какие-то люди. Потом мужчины садятся по 4 человека на подводу и уезжают. В деревне остаются лишь старики, женщины и дети. Нас хорошо кормят, отводят ночлег.
