Массовые народные волнения дали слою специалистов и интеллигенции возможность выставить свои требования о выборном парламенте или даже конституционном собрании, чтобы определить будущую форму правления России. Были сформированы политические партии, из которых наиболее влиятельными стали конституционные демократы (или сокращенно кадеты), возглавляемые профессором истории Московского университета П.Н. Милюковым. В качестве идеала они выдвигали конституционную монархию по британской модели или даже парламентскую республику, как во Франции.
В конце концов перед лицом всеобщей забастовки царь Николай II с неохотой уступил многим требованиям кадетов. В Октябрьском манифесте 1905 года он обещал отныне соблюдение гражданских прав всех граждан, дал согласие на созыв парламента — Думы, которую следовало избрать путем непрямых, но достаточно представительных выборов. В ее уставе было письменно предусмотрено, что “без [ее] согласия не действует ни один закон”. Эта уступка избавила Николая II от прямой оппозиции либералов, после чего он смог отдать приказ полиции и армии, которые остались почти полностью лояльными, разгромить рабочее и крестьянское движение.
В течение нескольких лет своего существования Дума подвергалась давлению со стороны правительства, а порой просто игнорировалась им; причем дважды была целиком распущена. Тем не менее само ее существование сильно изменило политическую жизнь. Ее выборные ассамблеи оставались для рабочего класса и крестьянства своего рода минимальным средоточием политического образования и активности даже в то время, когда правительство пыталось отказаться от некоторых из своих уступок 1905 года. А с другой стороны, одновременное существование относительно свободной прессы означало, что читающая публика (в то время очень быстро увеличивающаяся) получала несравнимо больше информации о политических событиях, чем когда-либо прежде. Все это, в сочетании с быстро растущей грамотностью, с горьким политическим опытом 1905 года и со все ускоряющимися социальными и экономическими изменениями, было потенциально крайне взрывоопасно.
Вдобавок царское самодержавие было втянуто в самую гущу первой мировой войны. Глобальные войны, конечно же, увеличивают все ставки во внутренней политике, поскольку на карту поставлено само выживание. Кроме того, правительству удалось переиграть Думу, которая проявила себя осторожной и временами чрезмерно критичной, в то время как пресса, несмотря на цензуру военного времени, оставалась более свободной, чем когда-либо до 1905 года. Вопрос о том, смогла ли бы выжить конституционная монархия, созданная октябрьским манифестом, если бы не война, — остается открытым. Несомненно то, что война пришлась на самый сложный для нее момент: когда она еще полностью не утвердилась в глазах общества, но уже тем не менее страдала от того, что подвергалась жестокой критике, которую сделали возможной гражданские свободы. Кровавое воскресенье подорвало авторитет царя. Его положение теперь еще больше расшатывалось слухами, — распространявшимися прессой,
