Российские рабочие, другой важный фактор революционного восстания 1905 года, были также чрезмерно беспокойны по сравнению со своими западноевропейскими коллегами. Возможно, это обусловлено их необычайно тесной связью с землей. По реформе 1861 года крестьянин, отправившийся в город на постоянную работу, по-прежнему числился в своей общине и по закону оставался крестьянином. Его семья по-прежнему платила там налоги, и он, как правило, регулярно посылал им деньги, чтобы помочь с этим справиться; вероятно, праздновать Рождество или Пасху он возвращался в семью или же поздним летом приезжал помочь с урожаем. Некоторые рабочие, особенно занятые на строительстве или транспорте, организовались в ремесленные кооперативы, или артели, которые берут свое начало в сельской жизни; иногда их можно было встретить и в тяжелой промышленности. Частные фабрики нередко укрепляли связи с деревней, набирая основную массу рабочей силы в одной конкретной области, сами же рабочие часто организовывали землячества, чтобы держаться друг друга и своей родной деревни.
По сравнению с рабочими, жившими в городах на протяжении одного или более поколений, эти “крестьяне-рабочие” оказывались необычайно склонны к беспокойству во времена кризисов. Это могло объясняться отчасти тем, что их право на землевладение в деревне давало им нечто вроде опоры, а следовательно, и повышенное ощущение безопасности. Отчасти же это можно объяснить и тем, что в отсутствие легальных профсоюзных организаций в городах традиция совместных действий была гораздо сильнее в сельской местности. В их случае также многие отрицательные факторы, возникшие в городе: перенаселенность, дороговизна, условия труда и давление со стороны мастеров — накладывались на обиды, вынесенные ими еще из деревни. Как утверждает Р.Е. Джонсон, один из последних исследователей этой проблемы, “наложение сельских и городских раздражителей и пристрастий способствует созданию особенно взрывоопасной смеси”.
В любом случае опыт 1905 года показал, что российские рабочие во времена кризиса оказались необычайно способны к созданию своих собственных институтов. Фактор, вызвавший взрыв беспокойства в этом году, был по иронии судьбы создан отцом Гапоном, священником, который хотел спасти монархию. В воскресенье, 9 января, в столице России Санкт-Петербурге он повел за собой огромную демонстрацию, несущую иконы и портреты царя. Люди должны были дойти до Зимнего дворца с петицией, включающей требования прожиточного минимума и гражданских прав. Войска, выведенные на улицы города, при виде толпы запаниковали и открыли огонь; почти две сотни человек были убиты и гораздо больше ранено. Этот инцидент, вошедший в историю под названием Кровавое воскресенье, имел драматические последствия: больше, чем что-либо другое, он подорвал бытующий в народе образ великодушного царя-батюшки. Это способствовало снятию внутренних ограничений, которые ранее мешали крестьянам взять отправление закона в свои руки. И, конечно же, это послужило вкладом в нарастающую волну забастовок, демонстраций, а порой и беспорядков, захлестнувшую промышленные города России. Рабочие тогда впервые учредили профсоюзные организации, с большой неохотой узаконенные правительством. Они также создали советы рабочих депутатов. Возникнув как забастовочные комитеты, избранные на рабочих местах, часто эти органы временно выполняли функции местного правительства в городах, где обычная администрация была парализована забастовками. Они также вступали в переговоры с работодателями и правительством. Короче говоря, они приобрели краткий, но насыщенный опыт самоуправления, незабываемый для рабочих, которым никогда прежде не позволялось организовываться ради защиты своих собственных интересов.
