Комиссар вдавил кнопку электрического звонка. На пороге появился адъютант.
— Есть новости? — спросил Рукомойников.
— Так точно, товарищ комиссар. Докладывали из тюрьмы, что майор Титор только что повесился в камере.
— Хорошо, — одобрил комиссар и кивнул на Колю. — Документы на товарища готовы?
— Так точно. Разрешите?
— Давай.
Адъютант положил перед комиссаром тонкую папочку из плотного картона и вышел из кабинета. Рукомойников небрежно, мизинцем открыл папку, достал два листка бумаги с машинописным текстом, прочитал их и протянул Коле.
— Что это? — спросил Коля, принимая бумаги.
Рукомойников ответил устало и отчасти даже нехотя:
— Приказ, подписанный Лаврентием Павловичем, о присвоении вам специального звания «майор государственной безопасности» и представление в Верховный Совет СССР о присвоении вам звания Героя Советского Союза за вклад в разработку атомного оружия.
2 июня 1943 года. Стокгольм, посольство САСШ.
— Well done! — Даллес прохаживался по кабинету, держа в руке неприкуренную трубку. — Очень хорошая работа, Олег. Меньше, чем за год, вам одному удалось достичь большего, чем всей нашей европейской резидентуре за тот же срок.
Даллес прибыл в Швецию специально для встречи со Штейном, и Олег Николаевич более трех часов докладывал своему новому боссу положение дел. Никакие шифровки, никакие письменные отчеты не могли заменить живого общения. Для построения дальнейшего сотрудничества с русским перебежчиком Даллесу была необходима личная беседа. Придраться к работе Штейна было нельзя, но полного и абсолютного доверия в его глазах этот русский еще не заслужил.
— В Вашингтоне высоко оценили добытые вами документы по атомной тематике. И Гейдельбергский университет, и профессор Рикард — это все очень перспективно. Печально, что вы не уберегли профессора. На его приезд в Штаты многие возлагали большие надежды.
— Позвольте, Ален! — стал оправдываться Штейн. — Но ведь это была именно ваша идея — повременить с вывозом профессора. Я вам давно предлагал вывезти Рикарда в Штаты. Мне, кстати, это было бы даже выгодно, потому что отпала бы необходимость приезжать в Рейх для встреч с ним.
— Никто вас не винит, Олег. Просто все сложилось так, как сложилось. Кто же мог предположить, что у такого здоровяка, как профессор Рикард, окажется аллергия на аспирин? Редчайший случай, вы не находите?
— Я не знаю подробностей его смерти.
— Нелепый случай! Никогда не болевший профессор попытался вылечить банальную простуду обыкновенным аспирином, купленным в ближайшей аптеке, и в результате аллергии на препарат скончался от отека легких. Один случай на миллион. Можно было бы предположить происки наследников, которые решили ускорить получение наследства, узнав о возможном отъезде богатого родственника за океан. Но Рикарда сложно было назвать богатым человеком. Его могли отравить аптекари из СС, но он был неинтересен для немцев. Немецкое руководство просто не понимало важности его работ и даже лишило его кафедры в университете. Немцам гораздо выгоднее было загрузить профессора работой, создать ему условия, позволить самому подобрать персонал, чем убивать его. У меня только две версии относительно причин его смерти. Либо в наши дела вмешалась некая таинственная третья сила, либо действительно произошел тот курьезный и нелепый случай, который вторгается иногда в самые стройные расчеты и путает всю игру.
