миражи до фени. Напечатали – не напечатали, какая разница.
Честное слово. Я, если и марал когда-то бумагу, то так, от
нечего делать. Настоящий писатель – это тот, кто может , как
говорится, глаголом жечь сердца кое-кому . Тут волшебный
дар нужен, его никакой тренировкой не разовьешь. Вот я, например, таким волшебным даром не обладаю. И что же вы
думаете – живу себе припеваючи! Мне и без этого вашего
дара хорошо… Вернее, хорошо было. Потому что случилась
тут одна неприятная история.
Пригласили меня в гости как-то в компанию, а там
писатель один известный сидит, свои книжки дарит и
надписывает, дарит и надписывает…
Посмотрел я на него и думаю. Нет, нельзя упускать свой
шанс.
И говорю ему:
109
- Иван Петрович, дорогой вы наш! Хочу попросить вас об
одолжении. Надпишите мне, если нетрудно, вашу книжечку в
таком духе: «Моему ближайшему другу детства Мишелю от
Вани, на добрую память о бурных днях совместно
проведенной юности». Вас-то от этого все равно не убудет, а
мне с такой надписью легче будет свои рассказики
продвигать. Я эту вашу книжечку редактору покажу, а потом
тихонечко свои рассказики подсуну. Ладненько?
Смотрю – он чего-то хмурится, в мою сторону не глядит и
губами эдак презрительно зажевал.
Ну, думаю, вот ведь жмот какой попался. Даром не хочет
людям помогать. Свою выгоду везде ищет, писатель хренов.
Тогда я аккуратно так добавляю , чтоб никто посторонний не
слышал:
- Понимаю, понимаю. За так, конечно, теперь ничего не
делается. Но вы не волнуйтесь, я в долгу не останусь. У меня
на даче грибки засоленные есть – объедение. Под водочку
хорошо идут…
Смотрю, он поднялся, раскраснелся весь и говорит
громким голосом, специально так, чтоб все слышали:
- Какие грибки! Вы с ума сошли! Я не продаюсь за ваши
поганые грибки!
Короче, опозорил меня перед всем народом ни за что , ни
про что. Чего я ему плохого сделал-то?
И в компанию ту перестали меня звать, ушел я тогда, даже
шляпу свою забыл, а возвращаться за ней не стал. Противно
110
же, все-таки, когда такое отношение. И не заступился ведь за
меня никто. Одно слово – равнодушные, мелкие люди.
Но на этом история не кончается.
Иду, значит, не солоно хлебавши, темно, дождик сверху
льется, и вдруг чувствую что-то странное. Как будто я могу
теперь вот так взять и совершенно любого человека
проклясть.
Я говорю тогда в темноту:
- Не надо мне вашего дара. Что мне с ним делать?
Отстаньте от меня. Меня и без того тут оскорбили, унизили, да так, что дальше ехать некуда…
А из темноты вдруг голос - тихий такой:
