Тогда морской министр спросил меня, кто я такой. Когда я объяснил ему, что стою в непосредственных отношениях к правительству, то он пожелал знать, в каких именно. Я скромно объяснил, что, оставляя в стороне странность такого вопроса, исходящего от члена того же самого правительства, считаю долгом напомнить ему, что состою секретарем сенатской комиссии по Конхологии. В ответ на это разразилась делая буря! Он закончил тем, что предложил мне убираться вон и впредь беспокоиться только о своих собственных служебных делах. Сначала я было имел намерение отколотить его, но, так как это могло бы повредить не только ему, но и другим лицам, а для меня лично не принесло бы никакой видимой пользы, то я и оставил его в покое.
Затем я отправился к военному министру, который сперва не желал вообще меня принять и пригласил к себе лишь после того, как ему доложили, что я стою в непосредственных отношениях к правительству. Приди я не по такому важному делу, мне, вероятно, и не удалось бы вовсе добраться до него. Так как он в то время как раз курил, то я попросил у него огня, а затем объяснил, что ничего не имею против утверждения с его стороны тех условий, которые поставлены генералом Леем для себя и для его товарищей, но; тем не менее, не могу одобрить той тактики, посредством которой он думает победить индейцев. По моему, он слишком разбросался в своих военных действиях. Было бы несравненно практичнее согнать, как можно большее число индейцев в такое подходящее местечко, где хватило бы провианта для обеих воюющих сторон, и за сим устроить им тут поголовную резню. Я объяснил ему, что для индейцев не существует ничего более доказательного, как именно поголовная резня. Но если он не может почему-либо согласиться на резню, то ближайшими за ней средствами против индейца могли бы служить: мыло и просвещение. Мыло и просвещение не действуют, конечно, так внезапно, как резня, но, по истечении достаточного периода времени, они оказываются еще более губительными, — ибо полузарезанный индеец может еще кое-как оправиться, если же индейца вымыть и просветить, то, рано или поздно, он погибнет наверняка. Эти два предмета расшатывают в корне его здоровье и подрывают основы самого его существования.
— М. г. — закончил я, — мы переживаем минуту когда жестокость пролития крови стала необходимостью. Пошлите же каждому индейцу, опустошающему наши равнины, кусок мыла и азбуку, и пусть он умрет!
Военный министр спросил меня, состою-ли я членом кабинета? Я ответил: да, конечно, и к тому же не от людей служащих ad interim; тогда он спросил, какую же должность я занимаю, и я объяснил, что состою секретарем сенатской комиссий по Конхологии… Засим, по его приказанию, я был арестован за оскорбление должностного лица и лишен свободы в течение лучшей части этого дня.
