Закрыв дверь и занеся чемодан в комнату, она подошла к окну и, перегнувшись, выглянула. Сквозь кусты сирени, густо разросшиеся перед домом, в сумерках разглядеть что-либо было невозможно. Рита прислушалась – никаких звуков, кроме обычных дворовых. В беседке переговаривались подростки, бренчала расстроенная гитара. Женщина разговаривала с ребёнком. Чётко простучали каблучки. Костя как-будто исчез.
К Рите подступил страх и чувство вины за гибель Кости, ощущение безысходности и ненужности её собственной жизни. Присев на стул возле открытого окна, она беззвучно плакала.
…И вот она осталась одна, совсем одна. Нет у неё ребёнка, который был бы памятью о счастливом прошлом и надеждой на будущее. Не будет у неё другого мужчины. Ей неприятно даже подумать о ком-то другом, кто будет так же близок, как тот, кто бездыханный лежит под окном квартиры. А впереди страшная церемония расставания навсегда. Навсегда!..
Рита не услышала звука открываемой двери, и только когда Костя, с залитым кровью расцарапанным лицом, придерживая левой рукой правую и хромая, приблизился к ней и медленно стал перед ней на колени, она подняла залитое слезами лицо. Костя, её Костя, жив! И всё будет по-прежнему: жизнь с той же ревностью, обидами и оправданиями, с той же нежностью и любовью.
Всех связисток авиаполка Лешка знал. Из всех Лешка выделял Нину, высокую стройную брюнетку. Она приходила в клуб вместе с коротышкой Ленкой, белобрысой, пухлой, как колобок. В клубе Нина становилась против входа, подтянутая, на гимнастёрке ни складочки, выставив стройную ногу в начищенном сапожке, высоко подняв дуги чёрных бровей. Танцевала она со всеми, кто её приглашал, но с таким видом, словно делала великое одолжение партнёру по танцам, не разговаривая и не улыбаясь. Лешка её тоже приглашал на первых порах, надеясь на остроты, хотел втянуть в разговор, но Нина отвечала односложно и после танца становилась к стене, опять подняв чёрные брови и глядя поверх Лешкиного плеча.
Он и потом приглашал её на танец, даже когда убедился, что кое с кем она ведёт совсем по-другому. Как она улыбалась, как преданно глядела на лейтенанта Мишина, высокого белокурого голубоглазого лётчика из второй эскадрильи! Он лениво улыбался ей в ответ, также лениво переставлял ноги в танце. Потом он уходил из клуба, а Нина оставалась, ещё более недоступная, чем до его прихода.
На втором месте по симпатии у Лешки была другая девушка-связистка. Среднего роста, худенькая и стройная, с русоволосой причёской, вздёрнутым носом на конопатом лице. Она любила быстрые танцы, ловко кружилась. Небольшие серые её глаза весело сверкали на скуластом личике. Она охотно смеялась Лешкиным шуткам, улыбалась в танце, но при ней неотступно был ефрейтор Битюков, или, как его звали за угловатую фигуру и недюжинную силу, Васька-Конь. Призвали его года на четыре позже срока, был он старше всех рядовых и сержантов в полку. На танцах он не отходил от Кати – так звали конопатенькую связистку, – и за весь год, пока Лешка был в авиаполке, станцевать с ней удалось раза два, не больше. Остальные связистки ему мало нравились, а Ленку-кубышку он терпеть не мог из-за её нахальной привязчивости.
