Героические были из жизни крымских партизан | страница 41
Стоп! Северский задержал движение, приказал, соблюдая полную тишину, залечь за потемневшими камнями. Каждый выбирал рубеж поудобнее, углубляя его чуть ли не голыми руками — лопат саперных солдатских было мало.
Может, это и есть последняя линия жизни?!
Немецкие разведчики уже метрах в трехстах — с них не спускали глаз, — рассматривают натоптанные тропы.
И в это самое время снова раздаются взрывы на Пескуре — глухие, но мощные, — а потом оттуда же доносится дробь автоматов.
Вдруг взлетают ракеты, немецкие разведчики стоят в нерешительности, а потом все сразу начинают скатываться в сторону Аспорта.
Непонятно!
Позже выяснили: каратели решили, что партизаны обвели их вокруг пальца: для обмана выделили только небольшую группу, которая шла на Хейролан, а основная масса каким-то необычным маневром вышла из-под преследования и осталась на Пескуре.
Солнце лизнуло Аппалахский хребет и быстро скатывалось за него. Лес мгновенно сменял краски, темнел и окутывался в сумеречную пелену.
Наступила южная ночь — многозвездная, чернильной темноты в ущельях и с белесыми отсветами на косогорах.
Вдруг лес вспыхнул огнями — это запылали костры карателей. Над всем табором прыгали ракеты самых различных цветов. Их швыряли беспрестанно, боясь даже мгновенной паузы. Где-то на Чучельском перевале расплывался багровый огненный столб — горел лес, несло смрадом.
Надо было немедленно прощупать лазейку, которая позволит просочиться в тыл первой немецкой цепи.
Македонский зовет к себе знаменитого проводника Дмитрия Кособродского, патриарха большущей династии саблынских крестьян.
Дядя Дима — как мы его называли — стоит перед Македонским. Поджарый, с прямым острым носом, до удивления маленьким ребячьим подбородком.
— Ну, дядя Дима, понимаешь обстановку…
— Трудно.
— А если вдвоем пока рискнем, а?
— Что ж, без риска нельзя, — обыденно говорит Кособродский, забрасывает за плечо карабин. — Шагаем, Македонский.
Они пошли.
Ущелье узкое-преузкое, забитое буреломом и сырое, как могила.
У Дмитрия Дмитриевича кошачьи глаза — он видит ночью. И надо быть волшебником, чтобы тихо проползти по дну полусухого русла, на берегах которого стояли немцы, перекликаясь друг с другом.
Проползли метров триста, повернули назад, доложили Северскому: «Можно проскочить!»
Северский тихо собрал командиров.
— Даю десять минут для предупреждения каждого партизана в отдельности: кто нарушит тишину, будет расстрелян.
И колонна поползла, как змея — бесконечно длинная, гибкая. Она жалась ко дну теснины, почти не дышала, ползла по-пластунски, боясь шевельнуть веточку.
