Первые немцы в деревушке появились неожиданно, потолкались на площадке возле колхозного клуба, потом потребовали вина, напились, настреляли кур и убрались в Бахчисарай. Но однажды в промозглое зимнее утро серая машина, напоминавшая гроб, поставленный на четыре колеса, резко затормозила у дома председателя лакского колхоза Владимира Лели, человека внешне спокойного, немногословного.
— Твоя Лака партизан иесть? — спросил толстоватый фельдфебель, молодцевато выскакивая из машины.
— Откуда им взяться, господин офицер. Место тихое, мирное, — ответил председатель, покорно уставившись на незваного гостя.
— Колхос гут и ниет партизан, а?
— Колхоз хороший, что верно, то верно, а вот партизан нет, бог миловал, — развел руками Лели, будто сожалея, что ничего другого сказать не может.
Немец оглянулся и в сопровождении полицая из Керменчика — соседнего большого села — обошел постройки, заглянул в парники. Под зубами его хрустнул спелый огурец, сорванный с грядки. Побывал на скотном дворе, по-хозяйски приговаривая: «Хорошо, гут, оччень хорошо». Вдруг повернулся к председателю, ткнул пальцем в его грудь:
— Ты иесть кто?
— Местный житель, колхозник, значит.
Вмешался полицай; скаля зубы, сказал:
— Чего мелешь? Всем известно, что ты председатель.
Фельдфебель насупился:
— Это иесть правта?.. Глас умный, хосяин, да?
— Мы все хозяева.
— Нет! Ты бутешь староста. Понимай? Бургомистр, майн готт!
— Куда уж мне в начальство, господин офицер. И ноги у меня…
— Нет! Ты есть назначенный немецким командованием староста. Саботаж — фьют! — Фельдфебель щелкнул пальцами под носом у председателя и, указывая на дальние горы, с которых сошла утренняя мгла, спросил: —Там иесть партизан?
— Партизан там, — услужливо показал полицай на горную гряду, покрытую черным сосняком.
Машина скрылась за поворотом. Лели натянул шапку на самые глаза, сплюнул и с шумом закрыл за собой калитку.
Бухгалтер колхоза Григорий Александрович, в потертой вельветовой куртке, бледнолицый, с реденькой выцветшей бороденкой, в последние дни с утра до вечера сидел в правлении колхоза, ворочал толстые конторские книги, что-то считал и пересчитывал.
После отъезда фельдфебеля, за каждым шагом которого следил сквозь немытое окошко, он оделся, подхватил под мышки счеты, папку, вышел из правления — и прямиком к председателю.
Тот встретил его суховато — он не особенно доверял старичку, из которого слово вытянуть, что с глубокого колодца ведро с полной водой поднять. Терялся в догадках: «Что его принесло?»
