Ее всплеск эмоций всех очень удивил. Несмотря на вспыльчивость, Вивьен никогда не теряла контроля над собой. Все началось с пустяка. Конрад поленился идти к буфету и поставил свою грязную тарелку на ее место за столом. Это привело Вивьен буквально в бешенство.
– Ну разве можно ее винить? – заметил Обри. – Кстати, яичные разводы не самое приятное зрелище. Но наши близнецы, видимо, не разбираются в подобных тонкостях.
– Но чего вопить-то на весь дом? – возмутился Конрад. – Взяла бы да отодвинула тарелку в сторону. Можно подумать, я ей жабу подложил!
– На твоем месте я бы не стала обращать внимание на ее истерики, – сказала Клара. – У нее есть причины нервничать.
– Да, и главная из них – Юджин.
– А она, часом, не беременна? – поинтересовалась Чармин.
Клара потерла переносицу:
– Мне она ничего не говорила. Хотя вполне вероятно, раз она такая неуравновешенная.
– О нет, только не это! – жалобно воскликнул Обри. – Чар, милая, ведь ты так не думаешь? С меня довольно и папаши с близнецами. А тут еще беременные женщины! Ты собираешься провести здесь всю неделю? Я столько не выдержу. Вокруг все так первобытно и вульгарно, а я начисто лишен стадного чувства, без которого тут просто невозможно выжить.
– Напугал, – усмехнулся Конрад, поднимаясь из-за стола. – Все только и ждут, когда ты уберешься, так ты нас достал.
– Прекратите, – попросила Клара. – Мало того что отец ваш выкидывает номера, так теперь и вы с Вивьен туда же.
Скорчив гримасу, Конрад вышел из комнаты. Однако надеждам, что день пройдет спокойно, пришел конец, когда выяснилось, что Вивьен все еще бьется в библиотеке в истерике, а Пенхаллоу, чуть оправившись после нападения на него Рэймонда, с удвоенной силой обозначил свое присутствие в доме. Клэй, не подозревавший о взвинченном состоянии родителя, решил воззвать к его великодушию, проведя перед тем несколько часов в саду, где вышагивал среди деревьев, готовя проникновенную речь, в которой сыновнее почтение удачно сочеталось с мужской непреклонностью. Однако произнести ее ему было не суждено. Один вид его унылой физиономии, нервно двигающегося кадыка и дрожащих рук привел Пенхаллоу в ярость. Он всегда старался навести страх на сыновей и презирал тех, кто не умел скрыть своего испуга. Увидев растерянного Клэя, собравшегося произнести заранее заготовленную речь, Адам осыпал его язвительными насмешками, больно ударяя по самолюбию и разбивая вдребезги остатки достоинства. Смешав сына с грязью, он отпустил его, пообещав, что сделает из него достойного члена семейства Пенхаллоу.
