— То ли дело мы, грешные, — проговорил с чувством Дудин, — возьмем и рваненькую, и трепаную, подклеим, переплетем и поставим на полку. У нас не те капиталы. Мы — букинисты-пролетарии, все добываем собственным трудом. Был я только что в Доме книги. Прямо-таки столпотворение во время выкладки. И книжников-то настоящих человек пять-шесть, а то все неофиты, молодежь. Конечно, многие толкутся просто из любопытства, но есть и такие, что покупают, платят, почти не задумываясь. Где были эти новоиспеченные любители семь, восемь лет назад, когда литература стоила в три раза дешевле? Если человек тянется к знаниям, то мода здесь вовсе ни при чем, ищущий купит то, в чем испытывает настоятельную потребность. Отчего же эти оголтелые сегодняшние любители не рвались в букинистические магазины раньше? Правда, есть и такие, что берут не ради моды, это сразу заметно по человеку и по тому, как он обращается с книгой. Я же разбираюсь в людях и вижу. Черт-те что нынче творится. Эти молодые люди вездесущи, в любом букинистическом они копают с каким-то фанатическим упорством старинку, выискивают что-то. Что они ищут?
— Это новое поколение «недоверчивых» молодых людей, их научили во всем сомневаться, и, к счастью, вовремя, — проговорил, глядя задумчиво на абажур настольной лампы, Иннокентий Михайлович. — Они хотят все знать. Они уже никому не верят, даже своим умудренным папам и мамам. Они хотят знать больше, чем их учили, и вообще сомневаются, правильно ли учили их. Они приходят сюда, переворачивают горы книг, мало покупают, но почти никогда ничего не сдают. И все это делается отнюдь не ради престижа. Они подлинные книгоеды, в отличие от большинства праздношатающихся собирателей. — Цены их никогда не останавливают, они знают, что только ложь стоит дешево, а за истину надо дорого платить. И платить лучше рублями, чем ценой непоправимых ошибок.
Ну стал бы ты платить за читаный-перечитаный том Шопенгауэра двести пятьдесят рублей? Нет! А эти подметут — только выложи на прилавок. Ницше им подавай, Василия Васильевича Розанова, Кэтле, Керхигора, абсурдалиста и оригинала Владимира Успенского, Ивана Аксакова, Хомякова, Лаврова, и непременно же хоть томик из собрания нашего незабвенного философа Леонтьева родом из Мещевского уезда Калужской губернии. А коллекционер и слыхом не слыхивал про Леонтьева, ты ему подавай «Тэ-ли-лэ» Крученых и Хлебникова, «Утиное гнездышко… дурных слов» или «Энциклопедический лексикон», а на худой конец Пушкина в издании Брокгауза и Ефрона, «Ослиный хвост и мишень» Гончаровой и Ларионова. А что за радость в том «Ослином хвосте»? Одно: редкость! Можно выгодно обменять или продать, потому как западные коллекционеры набили слишком цену на авангардистов… Да, раритет, условная ценность, потому что мизерный тираж. А что возьмешь для мозгов? Главное — лестно сознавать, что на полке у тебя стоит дезидерат, которого у других нет и вряд ли когда-либо предвидится. Ведь большинство коллекционеров, как я заметил, неудачники, люди не нашедшие себя в работе, в личной жизни, не имеющие согласия души с телом; всю нерастраченную энергию они отдают собирательству. Так уж устроен наш мозг, что ежели его недогрузить, если душа не поглощена каждодневной работой, то человек ищет для себя какое-то занятие и появляется отдушина, увлечение, или, как теперь говорят, хобби. И ведь чего только не собирают: марки, монеты, утюги, старые игрушки, открытки и экслибрисы, старые театральные программки и билеты, карандаши, перья для деревянных ручек, да мало ли чего еще. Ты вот книги собираешь, а хоть треть, хоть десятую часть их прочел? И не прочтешь до самой смерти. И хорошо это знаешь, а остановиться не можешь: для тебя стал важен сам процесс собирания, ты человек при деле, деле, которому ты служишь, а не оно тебе. Процесс стал самоцелью! Это болезнь! И притом затяжная. Да-да, ты ведь и сам, надеюсь, знаешь, что неизлечимо болен, хотя эта болезнь не из худших и кое-кто тебе может позавидовать. А эти молодые люди как-никак читают, наращивают, так сказать, потенциал интеллекта. Только во что выльется эта умственная энергия? Что они все диссертации философские собираются писать?
