— Боже мой! И где же они?
— Господин Руазен и господин Гийом беседуют о делах.
— А мадемуазель Эфрозина?
— Вот она! — сказал Матьё.
И, войдя в роль лакея, объявил:
— Мадемуазель Эфрозина Руазен, дочь господина мэра!
IX
МАДЕМУАЗЕЛЬ ЭФРОЗИНА РУАЗЕН
Девушка, о чьем появлении было столь торжественно объявлено, величественно вплыла в дом старого лесничего, всем видом показывая: она ни на мгновение не сомневается, что, переступая скромный порог этого бедного дома, она оказывает ему огромную честь.
Она, бесспорно, была красива, хотя красота ее, соединявшая яркую свежесть молодости (о какой в народе справедливо говорят: «Чертовски хороша!») с вульгарностью и спесивостью, не вызывала симпатии.
В ее наряде изобиловали всевозможные украшения — непременное свойство провинциальной элегантности.
Войдя, она огляделась вокруг: очевидно, стала искать взглядом двоих отсутствующих — Бернара и Катрин.
Мамаша Ватрен застыла в восхищении, глядя на ослепительную красавицу, представшую в девять часов утра в туалете, который годился скорее для вечернего бала при пятистах свечах.
Потом, кинувшись к стулу, она подвинула его в сторону прекрасной гостьи и воскликнула:
— О милая барышня!
— Здравствуйте, дорогая госпожа Ватрен, — заговорила мадемуазель Эфрозина покровительственным тоном, жестом показывая, что не хочет садиться.
— Боже мой, неужели это вы! В нашем бедном скромном доме! — продолжала мамаша Ватрен. — Но садитесь, прошу вас! Ах, стулья-то у нас без обивки, не как у вас! Ну ничего, садитесь все-таки, очень прошу!.. Ох, да я ведь не одета! Никак я не ожидала вас так рано!
— Извините нас, дорогая госпожа Ватрен, но всегда хочется побыстрей увидеть тех, кто тебе приятен.
— О, как вы добры! Право, мне так неловко!
— Да что вы! — произнесла мадемуазель Эфрозина, распахивая накидку, чтобы показать свой роскошный туалет. — Вы же знаете, я не придаю значения церемониям. И сама я, как видите…
— Я вижу, — отвечала ослепленная мамаша Ватрен, — что вы прекрасны, как ангел, и разукрашены, как церковная рака… Но я не виновата, что замешкалась, — дело в том, что сегодня утром приехала из Парижа наша девочка.
— Вы говорите о вашей племяннице, о маленькой Катрин? — небрежно спросила мадемуазель Эфрозина.
— Да, о ней самой… Хоть мы и называем ее девочкой, а вы назвали маленькой Катрин, но она уже взрослая девушка, на голову выше меня.
— Ах, вот как! Тем лучше! — ответила мадемуазель Эфрозина. — Мне ваша племянница очень нравится.
