— Ну да, ну да, — говорит аптекарь. — Будь у меня только… ах ты пропасть!
— А может, вы с кем потолкуете?
— Как звали этого человека?
— Да ведь и сказать неудобно.
— Почему?
— Потому имя-то не людское.
— Как же все-таки его звали?
— И не говорите… Сольмунн[5]».
Он бы с радостью помог семье Сольмунна, но что мог простой аптекарь из Сегельфосса! Он выходил на прогулки и встречал разных людей, выслушивал их рассказы и снова возвращался домой. Кто он? Да никто. Он сидел раскладывал пасьянсы, раскрывал книгу…
А еще он играл на гитаре, и довольно искусно. Жена почтмейстера, разбиравшаяся в такого рода вещах, говорила, что подобной игры ей не доводилось слышать. Он подпевал себе, правда, несмело и тихо, словно бы стесняясь самого себя, но голос у него был ровный и музыкальный. Фру Хаген тоже не блистала по части пения, однако это не мешало им музицировать и получать от этого удовольствие, она садилась к роялю и исполняла Моцарта, Гайдна, Бетховена, он брал в руки гитару и наигрывал баллады и народные песни — что там ни говори, а это искусство и музыка, пускай в руках у него всего лишь гитара.
Он рисовался тем, что прикладывается к бутылке, и имел обыкновение утверждать, что никогда бы не отважился играть в присутствии фру почтмейстерши, не будучи в известном состоянии, каковое она должна извинить. Это была поза, которой он прикрывал свою застенчивость, а может быть, хотел подчеркнуть, что ему чуждо мещанское здравомыслие и он вовсе не обыватель. В обществе фру Хаген он чувствовал себя вольготно, она привыкла вращаться в артистической среде и умела с ним обойтись, они музицировали, болтали, шутили, у Хольма был просто дар развлекать людей. И он не всегда был навеселе, вернее даже, не так уж и часто, а если он иной раз и приходил к ней после того, как заглядывал накоротке в гостиницу к своему приятелю Вендту, то не переставал от этого быть остроумным и занимательным собеседником, совсем наоборот. Фру Хаген тоже за словом в карман не лезла, она ему нисколько не уступала, эта маленькая, гибкая, как ива, миловидная дама. Они пускались в самые невообразимые разговоры, да, у них завязался до того причудливый флирт, что одному Богу известно, чем это могло кончиться, — ведь, заигравшись с огнем, недолго и обжечься.
— Есть вероятность, что я вас люблю, — заявляет он, — вы ведь не захлопнете из-за этого передо мной двери?
— Мне бы и в голову не пришло это сделать, — отвечает она.
— Конечно, нет, ибо я — ничто. И моя внешность вас, наверно, тоже не привлекает?
