Мои непутёвые путевые заметки | страница 49



Ну, живет бабушка со своим Дружком в соседнем доме.

Так ведь это же ее, бабушкина, собака.

Вон и у соседей почти у всех есть собаки, а у Мамы нет.

Грустно.

Однажды зимой, по возвращению из школы, бабушка позвала Маму к себе.

Подвела к новенькой, сколоченной дедом, Дружковой будке, в которой он все равно не жил зимой, предпочитая более теплый и уютный дом хозяев.

Из будки торчал черный большой щенячий носище.

– Твоя работа?

Мама покачала головой.

Вот ей-ей, не ее. Хоть и очень хочется.

Упускать такой подарок судьбы Мама все же не стала и весь вечер уговаривала дедо-бабо-мамо-папино семейство на «оставить собачку».

Маме про «не ее» не поверили, но…

Приблуду, оккупировавшего чужую собачью будку, не выгнали.

Так у Мамы появился Барсик.

Барсик был чистопородный двортерьер.

Уж неизвестно с кем его нагуляла соседская овчарка, но…

Он от этого ничего не потерял – вымахал с доброго теленка.

Гонял как сумасшедший и так басисто гавкал, что слышала вся округа.

Гости во двор стали заходить с опаской, что очень возмущало Барсика и просто-таки умиляло Дружка (особенно при встрече почтальонши).

Папильон, как более опытный, старший товарищ, чувствовал себя – заслуженно, между прочим пусть и не по крови, но по воспитанию, – отцом семейства, воспитавшего ого-го какого сына.

Чего Барсик никогда не признавал – поводок и ошейник.

Ошейники любых мастей снимались за раз легким движением лапы и – Мама до сих пор не может понять как? – непонятной трансформацией ушей для лучшего соскальзывания с шеи-морды.

Сбруя, которую Мамин папа одно время пытался цеплять на Барсика от шеи до самых подмышек, перегрызалась в момент, и остатки кожаных ремней и металлической фурнитуры этой «уздечки» неизменно валялись на земле немым укором собачьему свободолюбию.

В общем, все, что признавали эти двое мохнатых, – свобода.

Когда Дружку хотелось развеяться и прогуляться рядом с забором по местным лесным угодьям, тот становился в ожидающую позу рядом с въездными воротами.

Барсик, стараясь угодить «отцу», начинал рыть траншею (по-другому это не назовешь).

А дальше, как и каждый воспитанный «сын», выползал из готового тоннеля обратно, отступал в сторону и ждал.

В такие моменты наступал звездный час Дружка – тот ме-е-едленно, с большим достоинством, даже не опуская головы, проходил по этому рву под воротами, останавливался по ту сторону и…

Смотрел с отцовским снисхождением, как «сынуля», извиваясь червяком, пытался пролезть через приготовленную им самим яму.