Движущие силы и сущность Великой российской революции | страница 68

Очень верно дореволюционное состояние раскола русского общества и движущие силы революции 1917–1922 годов определил С.Л. Франк: «Замечательной, в сущности общеизвестной, но во всем своем значении неоцененной особенностью общественно-государственного строя было то, что в народном сознании и народной вере была непосредственно укреплена только сама верховная власть царя; все же остальное: сословные отношения, местное самоуправление, суд, администрация, крупная промышленность, банки, вся утонченная культура образованных классов, литература и искусство, университеты, консерватории, академии – все это, в том или ином отношении, держалось лишь косвенно, силой царской власти, и не имело непосредственных корней в народном сознании… Произведения этой культуры висели над почвой, непосредственно с ней не соприкасаясь и не имея в ней собственных корней… Неудивительно, что с крушением монархии рухнуло сразу все остальное – вся русская общественность и культура, ибо мужицкой России она была не понятна, чужда и – по его состоянию – не нужна».[41] Надежда Мандельштам очень хорошо передала ощущение обреченности русско-европейской культуры и ее носителей: «Это не литература, а робкая попытка описать сдвиг сознания, испытанный, вероятно, множеством людей, преступивших роковую черту. Этот сдвиг выразился, прежде всего, в полном безразличии ко всему, что оставалось позади, так как появилась абсолютная уверенность, что все мы вступили на колею бесповоротной гибели. Одному, может быть, отпущен еще час, другому – недели или даже год, но конец один. Конец всему – близким, друзьям, Европе, матери… Я говорю именно об Европе, потому что в «новом», куда я попала не существовало всего того европейского комплекса мыслей, чувств и представлений, которыми я до сих пор жила. Другие понятия, другие меры, другие счеты… Сейчас исчезла тревога и пропал страх. Их заменило острейшее сознание обреченности… есть только сроки до осуществления этого бесповоротного, которое подстерегает всех нас с нашей Европой, с нашей горсточкой последних мыслей и чувств». [42]

Поезд с продуктами, посланный для голодающих. 1921 г.

С победой «большого народа» были уничтожены достигнутые в Феврале свободы, законность, политические партии и многие другие европейские ценности, а европеизированная часть населения была изгнана из страны или физически уничтожена. Не понимая этого, европеизированное меньшинство, начав борьбу с самодержавием, «пилило сук» на котором сидело. Прав был М. Гершензон, заявивший: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом – бояться мы должны его пуще всех козней власти и благословлять эту власть, которая одна, своими штыками и тюрьмами, еще ограждает нас от ярости народной». [43] Союза с народом, как об этом мечтали славянофилы, не получилось. Все, кто имел европейское представление о праве, свободе, нравственности – в сложившихся условиях были обречены.