Партия большевиков, как никакая другая российская политическая сила, была партией людей нового духовного типа, другой личностной сущности. Прежде всего, таким новым духовным типом был ее вождь Владимир Ленин. Как отмечает Ричард Пайс: «Полное отсутствие щепетильности и диктаторские методы, к которым прибегал Ленин, отвращали самых последовательных его сторонников… К началу 1912 года, после того как Мартов предал огласке нечистоплотные финансовые операции Ленина и то, как незаконно полученные средства использовались для захвата власти, обе фракции оставили всякие попытки быть единой партией. Меньшевики сочли, что действия большевиков компрометируют социал-демократическое движение. На собрании Международного социалистического бюро в 1912 году Плеханов открыто обвинил Ленина в воровстве».[23]
Вспомним, что главное отличие новой русской личности от европейской было в области нравственности. Именно безнравственность будет главной отличительной чертой партии большевиков от всех других социалистических партий. Нравственные сомнения были чужды радикальной русской интеллигенции. Поэтому лидеры большевиков не испытывали страх перед возможными последствиями их деятельности и не чувствовали ни малейшего раскаяния. Многие издаваемые ими после Октябрьского переворота декреты обрекали на смерть тысячи ни в чем неповинных людей. Это качество Ленина и его соратников было привлекательным для определенного типа русских интеллигентов и многих полуграмотных рабочих и крестьян. Политическая система созданная этими людьми после Октября 1917 года была воплощением их идеологии, миропонимания и этических норм. Партия большевиков, как и вся послеоктябрьская политическая система, была их детищем, главным образом детищем их вождя – В. Ленина. Захватив власть, они сразу начали подавлять всякое сопротивление и всякую оппозицию в стране, а затем и в своей партии. С другой стороны, состояние российских масс и их ментальность были хорошей «питательной почвой» радикальной русской интеллигенции, способствовали укреплению власти такой партии. Развитие послеоктябрьских событий ясно продемонстрировало, что большинство народа и новый русский тип личности быстро «нашли общий язык», слились и растворились друг в друге.
Упоминаемый выше Гергий Федотов очень точно сформулировал суть происходящего в России 18-го – начала 20-го веков: «Мы уже – задним числом, конечно, – пытались показать неизбежность революционного срыва. Раскол был серьезным доказательством неспособности московского общества к мирному перерождению. В атмосфере поднятой им гражданско-религиозной войны («стрелецких бунтов») воспитывался великий Отступник, сорвавший Россию с ее круговой орбиты, чтобы кометой швырнуть в пространство».[24]
