Сметану разбавляли кислым молоком, кефиром. Из бутылок, запечатанных цветной фольгой, иглой выбирали четверть объема продукта и той же иглой вкачивали воду. Сливки разбавляли молоком. Творог, особенно сладкую творожную массу, разбавляли также кефиром. Молоко в бидонах разбавляли водой. Кроме того, все весы на прилавке были перенастроены. Весовые гири тоже были «хитрые», просверленные и аккуратно запаянные. Сто грамм сливочного масла на наших весах были ста десятью граммами и даже больше.
Мы воровали продукцию у государства, обкрадывали покупателей. Мы обманывали всех – детей, стариков, инвалидов. Нам ни до кого не было дела. А почему? Потому что мы не думали, что воруем, крадем, мошенничаем. Мы ни за что так не думали. Ни о каком преступлении мы не рассуждали, себя не укоряли, и ни о каких муках совести никто из нас никогда не слышал. Мы всего лишь использовали «возможности». Сметана в нашем магазине была жидкая, как кефир, творог был вязкий, а не рассыпчатый. Но нам было все равно, что уносят из нашего магазина наши советские граждане. Мы думали, что все так живут. Каждый в СССР ищет «возможности», а уж если нашел, то использует их. В Советском Союзе, наверное, не тащили и не воровали только в тех случаях, когда нечего было воровать и тащить. Встречались, конечно, и идеально сознательные граждане, но таковых было немного. Я за всю жизнь встречала только одного такого человека. Он начитался романтической литературы и потому стремился не к достатку, а к другим идеалам. Выглядел как малоимущий, жил одиноко и бедно, как те, кто по решению суда выплачивал ущерб или по исполнительному листу алименты. Все остальные мои знакомые мечтали об обеспеченной жизни.
Одна моя одноклассница после школы устроилась на предприятие, но всего через три месяца ушла оттуда. Ей там стало тоскливо: зарплата невысокая, грязь, рутина, коллектив неважный, люди строго следят, чтобы каждый новичок страдал, как страдали когда-то они, очередь на квартиру на десять лет, а то и больше. Она устроилась на другое предприятие, но и там все то же самое: очередь на получение жилья бесконечно длинная, квартира «только в перспективе», зарплата – девяносто рублей, грязь, скука, интересных молодых мужчин нет. За год она поменяла три места работы, а потом кто-то помог ей устроиться в пункт приема стеклотары. И вот там-то жизнь ей и улыбнулась.
Трястись по утрам в переполненном автобусе ей уже было не нужно. Пункт приема стеклотары начинал работу в одиннадцать часов. Это было удобно и хорошо. Моя одноклассница высыпалась, пешком шла на работу, до четырех часов дня принимала у населения молочные, пивные, коньячные и водочные бутылки, а затем прекращала прием и каждому, кто приходил, объявляла: «Прием закончен. Нет тары». В действительности же тара была, но только уже не для населения, а для себя. Вечером, когда приемный пункт закрывался, приезжал его заведующий на личном автомобиле и привозил бутылки с городской свалки – несколько плотно набитых огромных мешков. Моя одноклассница их мыла, приводила в надлежащий вид и «принимала», как поступившую от граждан стеклянную тару. Деньги за эти бутылки со свалки, 40–50 рублей, заведующий брал себе. И так шесть дней в неделю. То есть в неделю этот человек зарабатывал около трехсот рублей. Часть этой суммы, 80 рублей, он каждую неделю отдавал людям со свалки, часть отвозил своему начальству, и 35 рублей каждую субботу получала моя одноклассница. Государство платило ей немного – 75 рублей, и 140 рублей она «добывала» сама. 215 рублей – это было уже «кое-что», как говорили советские люди в те времена. И я уверена, что многие граждане СССР, узнав историю моей одноклассницы, позавидовали бы ей. Она копила деньги, откладывала 80 рублей каждый месяц, а когда вышла замуж, стала откладывать 120. И за пять лет накопила на кооперативную квартиру. По сути она украла эти деньги у государства. Но она об этом не думала. И не могла думать!
