Только Ц. пьянствовал не с приятелями, а собственной женой. Оба они были одутловатые, почти беззубые, жалкие, пропащие люди. Женщина сказала мне: «Ты нас не осуждай, потому что молодая еще. Поживешь – поймешь. Я пью и буду пить, мне от этого легче. А ты ступай на завод и скажи, что мой Валерик принимает микстуру и скучает по коллективу. Впрочем, тебе не поверят. Ну и черт с ними! Другого ничего не говори, не предавай нас. Договорились?» После этого я пошла к рабочим С., Т. и Ф., которые должны были выйти в ночную смену. Один из них тоже обитал в коммунальной квартире. Все трое были дома, на месте, и все трое наотрез отказались выходить на работу на один час раньше. Выглядел их отказ одинаково: «Ты понимающая девчонка, из рабочих, не предательница? Смотри! Живи правильно, своих не продавай. Верно? Поэтому вот что: сообщишь, что дома меня нет, не застала. Соседей тоже нет. Дверь никто не открыл, за дверью тихо. Насчет записки я что-нибудь придумаю. Скажу, что у нас в подъезде проживает много вредных мальчишек. Не то что записку – ящик почтовый с двери могут сорвать, бандиты! А потом я скажу, что видел какие-то клочки бумаги, но не придал значения. Откуда я мог знать, что это и была записка? Верно?» Я вернулась на завод и рассказала все, что мне велели рабочие. Я была на их стороне, потому что по-другому не могло быть. Скажи я хоть один раз правду про пьянство и нежелание выходить на работу пораньше, или про что-либо другое, сразу прослыла бы предательницей. Это обернулось бы столькими неприятностями, что мне пришлось бы уйти с завода. Наши рабочие если уж обижались, то не шуточно. И я врала начальству, и начальники кривились после моих сообщений: «Врешь, наверное! Не может быть такого! Какой толк тебя посылать по адресам! Говори правду – они тебя подговорили?» Но я никогда не сознавалась.
Отношения рабочих и администрации завода не были дружескими. Враждой я бы их тоже не назвала. Они были холодными. Но я хочу рассказать не об этом, а о чем я мечтала, о моих желаниях. Рабочие нашего завода жили бедно и однообразно. Я побывала в их жилищах и все увидела своими глазами. Жизнь простого люда нагоняла на меня ужасную тоску, и я точно знала, что женой рабочего быть не хочу. Нет, нет, ни за что. Поэтому я мечтала заполучить работника торговли, занимающего хорошую должность, или какого-нибудь перспективного инженера, который мог бы впоследствии стать большим начальником. Но торговая сфера была предпочтительнее. Еще бы! Все жители СССР знали, что иные работники торговли, особенно должностные лица, живут во много раз лучше, чем простые люди. Это было видно по их одежде. В доме напротив проживала некто Ольга Викторовна, товаровед большого продовольственного магазина. У нее был приличный гардероб, и свою единственную дочку она наряжала на зависть нам, ее сверстницам. Ольга Викторовна носила чудесные кожаные и тканевые плащи, хорошее пальто с песцовым воротником, песцовую шапку, импортные сапоги, красивые платья, брючные костюмы, которые смотрелись в то время очень эффектно на фоне охватившего страну унылого однообразия. Она владела личным автомобилем «Волга». Муж Ольги Викторовны тоже был должностным лицом на предприятии торговли. И я с детства сравнивала нашу жизнь с жизнью этой семьи. Мы были бедные, ходили в обносках, часто ели только крупу и картошку и злились на весь свет, а семья Ольги Викторовны была зажиточная, у них на столе было все, что они желали, и наряды у них были заграничные и разнообразные, и смеялись и улыбались они чуть ли не каждый день. Чтобы иметь такой хороший достаток, Ольга Викторовна должна была зарабатывать 1000 рублей в месяц, и столько же должен был приносить домой ее муж. Но зарплата товароведа составляла лишь 150 рублей в месяц, то есть в семь раз меньше. Остальное Ольга Викторовна «добывала» сама. Сейчас всем хорошо известно, как «добывались» дополнительные средства в сфере советской торговли, когда раскрыты и описаны все способы воровства и мошенничества в СССР, а в то время мы, простые люди, строили лишь домыслы. Мы понимали, что работники торговли воруют, тащат и обманывают, и проклинали их и завидовали им. Я сама несколько раз пыталась устроиться на торговое предприятие, но мне предлагали лишь место разнорабочей, сортировщицы и грузчицы. Это был тяжелый и низкооплачиваемый труд, а на хорошее место в торговой сфере брали только своих, проверенных людей. Нужны были связи и знакомства. А у меня их не было. И я злилась и продолжала завидовать. И другие девушки из нашего общежития тоже злились, завидовали и фантазировали, перечисляя хорошие денежные профессии мужчин, о которых ходили слухи в народе: ученый или инженер с ученой степенью не ниже доктора, полярный летчик, а еще лучше пилот зарубежных авиалиний, товаровед, мясник, зубной техник-протезист, портной закрытого ведомственного ателье и прочее. В наших фантазиях мы видели себя идущими под руку с каким-нибудь состоятельным мужчиной, который умеет жить, и это не просто знакомый, а законный супруг. Но взять состоятельных мужчин было неоткуда. С неба они не падали. Под ногами не валялись. Все молодые перспективные мужчины были уже заняты. Их нужно было искать по всей стране. Чтобы найти молодого, холостого, перспективного мужчину, нужно было ездить в поездах, летать в самолетах, толкаться в аэропортах, вокзалах, ходить в рестораны, на выставки и концерты. Но для этого нужно было иметь деньги, и, что важнее всего, нужно было нарядно и модно одеваться и хорошо выглядеть. А мы вечно сидели на бобах. Наши наряды были жалкими и скучными. Наши косметички были по-детски пустяковыми. Получалось, что мы живем в замкнутом круге. И это страшно злило и просто-таки выводило из себя, порой мы даже впадали в отчаянье. Нам так хотелось яркой, хорошей жизни, что мы иногда плакали. И мы никогда не думали о социализме и коммунизме, о равноправии, честности и совести, а лишь об одном – исключительно о материальном достатке. Мы бледнели и дрожали от страха, представляя себе, что наша жизнь может пройти в бедности и однообразии, в унылой коммунальной квартире, в тоске. Ведь мы не могли не видеть, сколько вокруг малообеспеченных людей. Казалось, что в нашем городе их подавляющее большинство. Мы судили о людях по внешнему виду, поскольку это всегда самый верный способ. Особенно плохо и бедно выглядели старики и подростки. Первые уже не могли обеспечить себе приличную жизнь, а вторые еще не зарабатывали ни копейки и находились на содержании у родителей. Никогда не встречала в СССР хорошо одетых, нарядных, благоухающих, ухоженных старых людей. Никогда не видела старика и старушку в новой, добротной заграничной одежде и обуви, счастливых и сияющих. Думаю, если бы такие бы старичок и старушка попались на глаза в то время, на них дивились бы, как на чудо. Или их приняли бы за иностранцев. Старики выглядели удручающе, и к этому все давно привыкли, старые люди ни у кого не вызывали сострадания. Лично у меня – никогда. Я думала только о себе. И все мои знакомые тоже так делали. Мы сформировались как недобрые и даже злые личности, хотя о том, что мы злые и недобрые, мы даже и не догадывались. Наше поведение было нормальным. Например, если бы я, молодая женщина в своем скромном наряде, увидела бы старушку в новой импортной одежде, я сейчас же вспыхнула бы: «Ишь, вырядилась, старуха!» Меня сильно разозлило бы, что старая женщина одета лучше, чем я, молодая. Мне это необходимо, а ей зачем? Для чего? Так я бы рассуждала. И всех моих знакомых это разозлило бы, и они тоже так рассуждали бы. А если какая-нибудь школьница нарядилась бы в модное и заграничное, я вспыхнула бы еще сильнее и злилась две недели. Мы вообще завидовали хорошо одетым людям и скрипели зубами. Такова была действительность. Приобрести хорошую одежду было сложно, она слишком дорого стоила, ее нужно было «доставать» по знакомству или у спекулянтов. Поэтому я часто пребывала в плохом, подавленном настроении и бесконечно думала, где бы найти обеспеченного жениха из сферы торговли. Я внушала себе, что эти люди живут лучше всех.
