С сестрами мы жили не дружно, часто ссорились. Бедность, отсутствие приличной одежды, обуви, других необходимых вещей делали нас ожесточенными. Не знаю, кто сказал, что в бедности люди становятся добрее. Куда там! Мы с сестрами ходили в одну школу и стеснялись друг друга. И все из-за поношенных туфель, старых, облупленных школьных портфелей, и еще потому, что у нас почти никогда не было карманных денег, чтобы купить что-нибудь в буфете.
Когда я после восьмого класса пошла работать на завод, я была уверена, что жизнь на производстве интереснее, чем в школе и во дворе. А оказалось, что нет. Оказалось, что на заводе очень скучно. Утром вереницы рабочих текут к проходной, вечером – обратно. В цехах висят агитационные плакаты, лозунги. Они призывают к экономии, к дисциплине, к ударному труду, напоминают о принятых обязательствах. Цеха и бригады соревнуются между собой. Об этом нам говорили еще в школе, там только и твердили, что после учебы мы пополним ряды рабочего класса, станем тружениками, участниками соцсоревнования, строителями коммунизма. Учительница твердила: «На производстве не «шаляй-валяй», там настоящий труд, железная дисциплина и ответственность на государственном уровне!» А на заводе все было, как в школе и во дворе: и отстающие, и разгильдяи, и дураки, и умные. Но больше всего меня удивило, что на заводе люди так же группируются, как, например, в детском саду или в школьном классе. У нас в школе все ходили по трое-четверо и враждовали с другими такими же тройками-четверками. Во дворе мальчишки-хулиганы враждовали с «футболистами», с парнями, которые ходили на пустырь гонять мяч. Мы, девчонки, презирали сверстниц из дома напротив, а они презирали нас. Иногда мы дрались. Да, мы, девочки, хватали друг друга за волосы, били по щекам, рвали одежду.
В нашем цеху четверо молодых станочников сбились в одну компанию и враждовали с компанией других таких же рабочих. Один раз они устроили драку прямо возле станков. Рабочие старшего поколения, седые и в очках, презирали всех, кто моложе и неопытнее. Завели себе привычку махать рукой, морщиться и говорить, что нынче не люди, а мелкота, шушера, а вот в их время были именно люди, личности. Один пожилой фрезеровщик, дядя Гриша, зорко следил за всеми, кто моложе. Любая неудача со стороны менее опытного работника – и дядя Гриша бежит к «своим» и кривляется, как школьник: «Вот видите, а я что говорил? Конец света!» Потом эти старички меняли тактику – месяц напролет не замечали никаких сбоев и просчетов, напускали на себя просто-таки ледяное равнодушие. Потом мне объяснили: иногда они играют в мудрецов, которые все уже в жизни повидали, и поэтому их невозможно ни напугать, ни удивить. Затем у этих дедушек была следующая игра, потом следующая. Наконец я поняла, что старшие работники цеха таким образом хотят выделиться, обратить на себя внимание и добиться уважения. А еще я думаю, что им было просто скучно, а вместо уважения они хотели получить возможность кого-нибудь унизить, подчинить. Как-то раз я обратила внимание на то, что почти все рабочие нашего завода имеют одно общее, одинаковое свойство: каждый готов в любую минуту подчинить себе слабого, подавить его и заставить действовать в своих собственных интересах, и в то же время каждый готов и сам подчиниться сильному, властному и решительному человеку. Середины как будто нет. Ровные, вежливые отношения со всеми никому не нужны. Это скучно. Скука и рутина заставляла рабочих затевать ссоры, интриги и провокации. Точно так же действуют дети в детском саду и подростки во дворе и в школе. Вот вам взрослые люди и сплоченный рабочий класс!
