Летом, бывало, выходишь во двор перед домом, садишься на лавку, раскрываешь газету. Рядом, в распахнутом окне, мелькает Наташа, готовит обед. Мы жили на первом этаже. Наташа варила удивительно вкусные, наваристые щи. К щам подавала изумительные булочки, которые выпекала сама. В погожий летний выходной день я любил перед обедом почитать газеты и всегда сообщал Наташе что-нибудь из прочитанного. «Представляешь, – например, говорил я, – в Антарктиде стоят морозы. Нынче на нашей станции «Восток» шестьдесят восемь градусов ниже нуля. Разгар зимы! Пишут, что это обычная температура для этого времени года, а на Северном полюсе, опять же пишут, таких температур не бывает, хоть он и Северный». Наташа всегда слышала меня, высовывалась из окна и отвечала, к примеру, что в Антарктиде трудятся герои, но если бы правительство вдруг послало на Южный полюс и нас с ней, то и мы ни за что бы не подвели нашу славную страну. Она пекла бы для антарктической экспедиции самый вкусный хлеб и готовила бы другую еду, а я водил какой-нибудь особенный вездеход. Почему я вспоминаю об этом? Мы хотели быть полезными нашей стране. Мы трудились бы не покладая рук, невзирая на самые сложные условия.
Поселок, в котором мы жили, был самый обыкновенный. Учитывая площадь и население, большие многоэтажные дома тут не строили, и хорошо. Оставалось много места. И мы чувствовали себя очень уютно. Я думаю, что именно так и было задумано властями, то есть все было продумано.
На наших улицах поселилось благополучие. Это самое правильное определение, самое верное. Но почему я берусь это утверждать? Потому что я сужу по той бархатной атмосфере, которая запомнилась мне на всю жизнь. Атмосфера благоденствия и безмятежности заполнила наши дома, дворы и всю округу. Преступления были редким случаем, злостное хулиганство тоже. Люди были открыты друг другу, как бывает только в успешном обществе. Быть дерзкими, грубыми, надменными, равнодушными нам не было причины. Ведь для низменных проявлений все-таки нужны какие-то основания – нужно, чтобы люди были неустроенны, бедствовали, завидовали лучшей доле, жаждали обогащения, наживы. А мы жили, не зная всего этого. Цены на товары и услуги были низкие, зарплаты вполне хватало.
Мне, шоферу грузовика, платили 130 рублей в месяц. Большая кружка кваса стоила 6 копеек. Литр молока – 18 копеек. Полкило сливочного масла – 1 рубль 45 копеек. Картофель мы жарили только на сливочном масле, потому что его было вдоволь. Картофель стоил 12 копеек за килограмм. Яйца – 1 рубль за десяток. За килограмм риса просили около 60 копеек. Гречневая крупа стоила 80 копеек. Рыбные консервы стоили меньше рубля. Я любил сайру в масле, ел ее с большим удовольствием и в обед, и в ужин. Наташа варила, пекла и жарила, чтобы накормить меня повкуснее и получше, а я, бывало, сяду за стол и прошу: «Подай-ка мою любимую сайру!» Вот до чего наши советские консервы были вкусны и питательны. А Наташа любила варенье и повидло. Я тоже любил варенье, но уважал и повидло, яблочное и грушевое. В наших магазинах этих консервов было столько, что не так-то просто и выберешь. Хотелось и того, и этого. Мое любимое кизиловое варенье стоило 1 рубль 80 копеек за полулитровую банку, клубничное стоило 2 рубля 20 копеек. На пять рублей в нашей местности можно было прожить неделю. Кружка пива обходилась в 20 копеек. Хорошо и сытно мы могли пообедать и в нашей местной столовой. Обед из трех блюд стоил от 35 до 85 копеек. Некоторые мои знакомые шоферы, крупные люди, съедали по два обеда, впрок, и нередко это обходилось им меньше рубля.
