— Торговать музейными экспонатами мы права не имеем. Видите ли, мы никогда ничего не продаем.
— В самом деле?
— Никогда, — сказал Этуотер и добавил: — И никому. На этот счет существует специальный закон, принятый Парламентом.
— Правда? — недоумевал доктор Кратч. — Специальный закон, говорите?
— Именно.
— У нас действует слишком много законов. Хорошо бы от некоторых избавиться.
— Полностью с вами согласен.
— Мне совершенно необходимы эти образцы. Они нужны мне для моей книги. Я мог бы дать за них хорошую цену.
— К сожалению, это невозможно.
— Может быть, как-то все-таки удастся выйти из положения?
— Боюсь, ничего не получится. Ваше предложение неприемлемо.
Настало время действовать.
— К сожалению, у меня сейчас встреча. Простите, что ничем не сумел вам помочь, — сказал Этуотер.
И он быстрым шагом вышел из приемной. Не исключено, что на этот раз он своего добился. Надо надеяться, что теперь доктор Кратч появится не раньше, чем через пять лет.
Этуотер вернулся к себе за стол. Носуорт ушел в свой кабинет. Впереди был еще целый рабочий день, и Этуотер прикинул, что ему предстоит сделать в первую очередь. Во-первых, надо было дописать протокол о тотемах. Это, впрочем, было не срочно, тотемы могли и подождать. Ему пришло в голову сочинить роман, однако соображал он сегодня плохо, и все равно ничего бы не получилось. Еще нужно было ответить на несколько писем. Стол был завален никому не нужными приглашениями, счетами, заявлениями о материальной помощи. Сегодня утром он чувствовал себя неважно, поэтому и письма тоже могут полежать день-другой. Можно, конечно, чтобы взбодриться, написать письмо в Нью-Йорк Андершафту. Такие письма ведь всегда прочищают мозги. Когда описываешь сплетни на бумаге, все становится на свои места. К тому же, ему хотелось подробнее узнать про китаянку. А можно написать письмо сестре, которая неудачно вышла замуж за офицера-кавалериста из индийского корпуса. Но и эти письма писать не хотелось. Вместо этого он откинулся на спинку стула и принялся размышлять о жизни.
Через некоторое время зазвонил телефон. Этуотер вздрогнул. Еще несколько минут — и смысл существования, его высшая ценность, открылись бы ему в полной мере. А теперь, из-за этого звонка, правда жизни была от него так же далека, как и раньше. Понадобятся годы мучительных раздумий, годы тяжкого труда, годы разгульной жизни, чтобы лишь приблизиться к тому открытию, к которому он подошел, можно сказать, вплотную… Он поднял трубку.
