Сказал с досадой:
— Жив еще, старый хрен, не рассыпался?
Вадим посмотрел, на. него с укором, а сам Черемных, не поднимая головы, продолжал размеренно и неторопливо кайлить мерзлую глину.
— Работничек! — процедил Ляпин, сплюнул и ушел.
— Слабый человек,— сказал Черемных.
— Слабый? — удивился Вадим. И Черемных пояснил:
— Сильный лежачего не ударит.
Вадим взял документы Черемных и пошел к коменданту договариваться. В комнате, где жил Вадим, освободилось одно место. Сосед, демобилизованный моряк-дальневосточник, женился и переехал жить на правый берег в общежитие молодоженов.
Комендант Нина Андреевна, молодая миловидная женщина, куда-то торопливо собиралась. Когда Вадим вошел, она, пригнувшись к настольному зеркалу, укладывала на голове толстую пшеничного цвета косу.
Вадим выложил документы Черемных на стол рядом с зеркалом.
— Ну что ты, Орликов! — недовольно сказала Нина Андреевна, и шпилька, которую она держала в зубах, упала на пол.— Только заключенных нам и не хватало!
Вадим подал ей шпильку и сказал:
— Теперь он не заключенный.
— Десять лет зазря не дадут.
— Я за него ручаюсь!— воскликнул Вадим с такой горячностью, что Нина Андреевна не могла не улыбнуться.
— Этого мало.
Вадим продолжал настаивать, и Нина Андреевна взмолилась:
— Честное слово, в кино опаздываю. Можно же решить это завтра?
— Нина Андреевна! Он старик. Больной старик. Если бы вы только взглянули на него…
— Где этот, больной старик?
— В нашей комнате.
Нина Андреевна в сердцах махнула рукой и сказала, накидывая пальто:
— Ну, смотри, Орликов. Подведешь меня… Теперь вечерами Вадим сидел дома. Аркадий звал в клуб или кино. Но там можно было встретиться с Нелей или, хуже того, с Нелей и Ляпиным, и Вадим отказывался, придумывая каждый раз новую причину.
Как-то Аркадий забежал в общежитие, приглашая пойти к бригадиру «обмыть получку». Вадима передернуло при одной мысли, что он снова очутится в той комнате, под насмешливыми взглядами Ляпина и Нели.
— Паинькой стал,— презрительно усмехнулся Аркадий.— Непонятно, перед кем выслуживаешься.
Вадим много читал, а то и просто лежал на койке, стоял у окна или ходил по комнате, погруженный в свои думы.
Порывался пойти к Наташе и удерживал себя. Говорить с нею теперь было бы еще труднее.
От Черемных не укрылось, что у Вадима камень на душе. С расспросами он не лез, хотя побеседовать время было — они часто коротали вечера вдвоем.
Черемных рассказывал о войне. На фронте он был с первых ее дней.
