Свой дар берегиня тоже воспринимала как нечто само собой разумеющееся и поначалу не понимала, насколько он выделяет ее из толпы. Не то чтобы она полагала, что восстанавливать поврежденные ткани, сращивать кости умеет каждый – нет, конечно. Но и особенной себя из-за этого не считала.
Для нее целительство было ближе по своей сути к ремеслу, нежели к чуду. Искусный гончар Пипо делает великолепные вазы, кузнец из руды может выковать розу, Милиус из деревни знатно малюет на стенах храма, даром что портной, а она, Оденсе, умеет лечить.
Может, из-за этой неспособности осознать разницу ей было так трудно понять, что некоторых живых существ ее Братство считает не достойными жизни. Обременяющими собой землю.
Но все же – недостойные жили. Разве само их существование не ставило под сомнение все эти рассуждения?
Кое-кто из Братства придерживался мнения, что присутствие на земле эльфов и других нелюдей нужно как раз для того, чтобы люди, видя разницу между собой и ими, не забывали, кто они. Другие берегини – и их было большинство – придерживались версии о необходимости избавить землю от тех, кто самим своим существованием оскорбляет все представления о мироустройстве.
Когда на Светлое Братство на территории Озерного края начались гонения, Оденсе, как бы это парадоксально ни звучало, в это не поверила.
Сначала появилось расплывчатое по своей формулировке предписание о том, что берегиням следует покинуть обжитые места. Оставить дома, семьи, нехитрое нажитое добро и идти куда глаза глядят, без права обрести приют.
Нет, в деревнях-то целительниц по-прежнему неизменно радушно встречали – крестьяне всегда и везде упрямо чураются любой идеологии, их больше интересует, кто поможет в болезни. А вот в городах все обстояло намного хуже. И если сначала всех тех, кто имел отношение к Светлому Братству, насильно выдворяли за пределы городских стен, то вскоре и вовсе начали арестовывать, хватая прямо на улицах, и переправлять в тюрьмы островного государства, а особо ярых и упорствующих – и вовсе в столицу, в далекий и грозный Ольмхольм.
И не было вернувшихся оттуда.
Да, все происходило на глазах Оденсе. Но ей все казалось, что люди перепутали что-то, ошиблись, и не может быть, чтобы такая несправедливость продолжала существовать долгое время. Что обязательно и очень скоро кто-то разберется во всем этом и воцарится справедливость.
Но время шло, а к лучшему ничего не менялось.
Так мир обнаружил в себе еще одну сторону – странную, нелогичную для Оденсе, жестокую саму к себе. Эту часть мира любить было намного сложнее. В то время молодая берегиня до холодных мурашек боялась, что добавит миру несовершенства своей собственной неспособностью принять его таким, какой он есть на самом деле. И, следовательно, неспособностью полностью полюбить его.
