— Так ты узнаешь ее мысли, а это уже кое-что…
Разговор пошел на повышенных тонах. Я взял бутылку из обожженной глины за горлышко и поклялся Рашели, что разобью ей голову, если она не замолчит. Она, я думаю, заплакала, скрывшись в своей комнате.
Грозовые раскаты перекрывали бой настенных часов, который превратился в едва слышное позвякивание через каждые четверть часа. В окно я увидел соседку, выходящую на крыльцо. Несмотря на порывы ветра, которые задували ей юбку между ляжками, она довольно долго оставалась неподвижной. Вначале я сделал шаг назад, чтобы спрятаться от ее взгляда. Потом, словно бы отвечая на какой-то таинственный, неведомый призыв с ее стороны, я вышел на яркий свет, к самому стеклу. Мы стояли так несколько секунд в немом и дерзком противостоянии. Нас разделяло пространство в сорок метров, тревожимое грозой, но я чувствовал ее ближе, чем когда она сидела напротив меня в кухне и запах ее духов разливался в пространстве.
Некоторое время спустя она вернулась в дом, дрожа от озноба; центральное окно второго этажа осветилось. Я знаю, что именно там они разместили свою ванную комнату. Закрытые занавески позволяют различить против света лишь волнообразные силуэты.
Пока Рашель рассказывала историю Бишели, у меня было время внимательно рассмотреть нашу соседку. Ничто в этой женщине не показалось мне случайным или бессмысленным; чувствуется, что она следит за своей манерой сидеть, скрещивать ноги, держать стакан из-под ликера в своих тонких пальцах, будто она старательно играет давно заученную роль, так же старательно, как наводит макияж. На кого она похожа без облака этой голубой пудры на скулах, без подкрашенных ресниц и подведенного волной кармина рта? Она могла бы с легкостью принять черты Бишели. В течение рассказа я представлял ее прислоненной к толстому стволу дерева, в легком шелковом платье. Магический олень, с горящими глазами и высоко вскинутыми на свету рогами, внезапно появлялся из лесной поросли и приближался к ней, тяжело дыша. В тот момент, когда она закрывала глаза, он прикасался к ее коже своей горячей и влажной мордой. Руку даю на отсечение, слушая Рашель, она должна была почувствовать на своих плечах острые копыта и непристойную пульсацию животного против своего изумленного чрева.
В разгар ночи эта сцена раз сто возникала в моем воображении. Бишель, в которую я никогда не верил, и более чем реальная Анаис, увы, слились для меня в одно щупальцеобразное навязчивое существо. Это гибридное создание населяет часы моих непостижимых мечтаний. Оно ласкает меня и терзает, наполняя попеременно то наслаждением, то ужасом. Отныне я обречен быть с ней, и ничто не кажется мне более страшным и более сладким.
