— Знаю, — Вова попробовал свеклы, поспешно заел гречей, допил самогон.
— Вижу, не верите, — Нечаев, как будто, протрезвев, поднялся из-за стола, — пойдемте, прогуляемся. Посмотрите на Россию-матушку, — он равнодушно улыбнулся.
— Холодно.
— Я не говорил? Я Вам одежды принес на первое время. Надеюсь, с размером угадал.
Черное узкое пальто — довольно потрепанное и даже с небольшой заплаткой подмышкой — баранья шапка, шарф, великоватые ботинки, шерстяные носки и почему-то клетчатый плед.
— А это зачем? — показал на него, застегиваясь, Вова.
— Набросьте, холодно, — и, встретив недоверчивый Вовин взгляд, уверил, — так ходят, не сомневайтесь. Да и что Вам за дело, если холодно.
Вова пожал плечами и завернулся в плед.
Мутноватое зеркало показало ему какого-то незнакомого юношу с очень белой шелушащейся кожей и в живописном наряде.
Нечаев, кажется, остался доволен, — вы совершенно наш. Впрочем, мы тут как в тюрьме живем, так что все одно.
Вова промолчал.
Под темным небом тяжело и недвижно, словно бы навсегда уже, лежал молочно светившийся снег. Колючие огоньки редких звезд, фиолетовая темнота, полная таинственных силуэтов, в глубине сада. Далеко-далеко слышались высокие голоса, завораживающие, хриплые звуки гармоники.
— Вот, опять гуляем, — удовлетворенно кивнул Нечаев, — пойдемте, поглядите.
Шли, проваливаясь в глубокий снег: Нечаев широко, привычно, а Вова поминутно оступаясь и тяжело пыхтя. Башмаки, за которые он больше всего волновался, оказались непромокаемыми, но вот низ брюк мало того, что отяжелел льдом и снегом, но еще и холодил иззябшую кожу стылой сыростью, и кололся грубой шерстью.
Вспомнились вдруг ему из далекого-далекого детства серые шерстяные рейтузы, к которым точно так же приставали снежки и льдинки. Удивительно неудобная вещь! Просто как специально придумано.
Вышли наконец из сада и Вова увидел впереди чугунную ограду, а за ней — тускло-желтые огоньки и приземистые силуэты стоявших кругом людей.
— Я говорил, у Вас выход на кабак. Вы туда заходите почаще, интересно бывает. И, главное, не бойтесь — проницательно посмотрел Нечаев на Вову и взял его за плечо, — во-первых, народишко смирный, и в голову не придет барича тронуть. Им все божья роса — это вам не двадцатый век. А во-вторых, у меня там Прыжов. Тоже, кстати, интересный человек, — он глубоко, всей грудью вдохнул морозный воздух, — вырос, представьте, в сумасшедшем доме. Сын полка.
Двинулись к толпе. Теперь видно было, что далекие огоньки — это желтые, низкие окошки кабака. В толпе еще держали масляную лампу со все никак не тухнущим слабым язычком пламени. Мужики все были невысокие, в длиннополых одеждах, курчавый мех шапок мешался со спутанными волосами, почти все были бородаты и черноволосы — только один, рыжий и бритый, вдруг выкатился под ноги, визгливо крикнул, — наше Вам почтеньице, Сергей Геннадьевич!
