Он зачерпнул гречи, немного потряс ложкой над тарелкой — а то многовато получилось, съел. Греча. Самая обыкновенная греча, только несоленая. И недоваренная. Вова налил себе, выпил, закусил половинкой огурца. Нечаев неприятно хрустел капустой, глаза его весело искрились.
Старуха как-то бессмысленно, слепо суетилась между столом и печью — подходила к столу, постояв, резко разворачивалась, брала с печи какой-нибудь ножик или кружку, тупо глядела на них, ставила на место, роняла, поднимала, снова глядела, ставила, переставляла, разворачивалась было к столу, но тут же дергалась обратно. Она походила на сломавшийся автомат и смотреть на нее было тяжело и муторно.
— Успокойся, Марфа. Все сготовила, все вкусно вышло. Евгений Васильич очень довольны.
Он со значением поглядел на Вову и тот поспешно кивнул, — да. Очень вкусно.
И даже положил себе немного свеклы.
— Садись лучше, выпей с нами, посиди.
— Да, спасибо, родненький, — старуха как бы очнулась, даже голос был другой — старческий, надтреснутый, но живой, не то что прежний скрип и визг, — замаялась я что-то. Видно, время пришло, не зря домовину покупала.
Нечаев вдруг засмеялся, — вот тоже… — он икнул, жадно хлебнул самогону, — примечательно в своем роде и очень по-русски. Вы от этакого отвыкли, думаю. Лет уж десять как ждет Марфа смерти. Причем не когда-нибудь, а прямо завтра-послезавтра. Купила гроб — до этого еще копила на него чуть не с девичества — а ставить некуда. Что же, вытащила из своего закутка кровать, вместо нее, представьте — гроб, и спит в нем, — он довольно хихикнул. Говорил он как о совершенно постороннем лице, словно Марфа не была тут же с ними. Вова поглядел на старуху — та сидела, сгорбившись и, звучно причмокивая, мелкими глотками пила самогон. Странное было зрелище.
— Вот, полюбоваться можете, — и Нечаев бесцеремонно отодвинул серую занавесь. Темная стена была вся обклеена выцветшими детскими рисунками — кошки, деревья, дома под дождем. Стоял и грубый дощатый гроб. Внутри было смятое одеяло, выглядывал полосатый матрас. Подушки не было.
— Интересно, конечно, — Вова не удержался и зевнул. То ли в самогоне было дело, то ли в избытке новых впечатлений — но его неудержимо клонило в сон, — Сергей Геннадьевич, зачем я вам здесь?
Нечаев удивился, — в каком смысле, простите? Вы мне здесь незачем. То есть, конечно, если есть желание, то присоединяйтесь, работы много. А вытащил я Вас просто из сочувствия. Я ведь, знаете, в тюрьме умру.
