— Я не про это.
— Ну, а я не про то, — сердито отвечает мальчик, — давай поспим, Анька… Не хочу я… — он не закончил.
— Ложись, конечно. Я посижу еще, нужно закончить, — она что-то полощет в щербатом тазике.
Мальчик ложится в гамак, накрывается грязным одеялом, отворачивается лицом к стене.
Аня полощет.
— Ты, Ань, мечтаешь о чем-нибудь? — через какое-то время спросил он.
— Конечно, мечтаю, — с готовностью отвечает девочка, — я хочу первым делом…
— Я не про это, — морщится под одеялом мальчик. Голос у него опустелый, как прохладный воздух — только не как осенний ветер, а как из офисного кондиционера. Опустелый и страшно усталый у него голос, — я вот… Подумалось сейчас — вот бы заснуть и не проснуться, никогда не просыпаться.
— Ты чего? — испуганно начала девочка, но он опять перебил ее.
— Спать себе и спать, и чтоб никаких снов.
— Это умереть, значит, — помолчав, твердо ответила Аня.
— Ну и что, что умереть. Можно и умереть, не так уж весело живем, — злобно ответил мальчик, но голос у него теперь был уже живой. Он заворочался под одеялом (гамак опасно закачался), но от стены не отвернулся.
— Потом… Потом мы вырастем, разбогатеем, купим себе настоящие квартиры или даже дома. Найдем родителей и к себе перевезем. И детей из детдомов будем усыновлять. Все еще будет.
— Держи карман шире: вырастем, разбогатеем… — передразнил он, — в канализации и старики живут, сама знаешь. И мы здесь будем до старости жить. До самой старости — здесь.
О помолчал немного и добавил решительно, — прав был Петька, золотая голова.
Тут ему вдруг вспомнилось раздутое, ярко-синее Петькино лицо с разбухшими так, что казалось — только тронь и лопнут — шариками глаз, с выломанной улыбкой (капельки вечной канализационной испарины на неровных зубах), с постыдно оттопыренной ширинкой… Как они с Аней вынимали его из петли и, дураки последние, пытались дуть в скалившийся мертвый рот. Как потом волокли его до Котла, и как страшно было бросать тело в жадную черную воду.
Тишина. Побулькивает вода, капает, слышно, как проносится где-то далеко поезд метро.
— Прости, — говорит мальчик и, не дождавшись ответа, вылезает из гамака.
Аня сидит на ящике, неподвижные руки свисают в таз с мыльной водой.
— Прости, ок? Где у нас спирт, давай… это… помянем, — он говорит натужно, прячет глаза и как-то бестолково, неуклюже дергается туда-сюда. Все это ему тяжело и неприятно и совсем сейчас, сейчас, всего через день после Петиной смерти, не нужно.
