— Мы знаем, — серьезно кивнула Гипнос, — тяжело придется.
Артем вздохнул, медленно затушил сигарету, протянул зябнущие ладони к остывающей чашке. Немного помолчали.
— То есть выстрел был случайный. Это, наверное, хорошо. Хотя не знаю, понятия не имею! — он вдруг схватился за голову, точно только сейчас осознав серьезность происходящего.
— А что произошло в конце? Какой-то взрыв?
— Нет, — глядя в чашку, отвечала девочка, — это лысому снилось, а я достала.
— В смысле?
— Я умею доставать вещи из снов, — она подняла взгляд и улыбнулась, — иногда помогает.
— Это как с вилкой? — впервые ему вдруг подумалось, что вся эта нелепость — просто фантазии двух перепуганных, спрятавшихся в воображении детей. И лучше всего будет отвести их в милицию. А выстрел… Что ж, такой раной могли наградить и одноклассники. Даже вероятно — игровая, бесцельная и как бы эстетическая, образная жестокость.
— Вчера просто не получилось. Давай, я попробую.
— Мне ничего не снилось, — вяло ответил Артем.
Она моргнула, — так не бывает. Снилось, просто забыл… Тебе снился дождь и какая-то огромная улитка. Достать?
Артем не успел ответить — впрочем, он, наверное, согласился бы — как перед ним, на тепло-оранжевой клеенке, будто выпрыгнув из пустоты, появилась раковина — самая обыкновенная темно-коричневая влажная спираль, только толщиной с его руку и обхватом в чайник.
Артем отшатнулся, ноздри уловили темноватый, мокрый запах.
Он в изумлении глядел на стол, а девочка сосредоточенными, плавными движениями, словно совершая ритуал, поворачивала улитку, пока прямо на Артема не уставился проем — только в нем, вместо студенистой упругой массы, сиял огромный, ярко-голубой человеческий глаз, обрамленный длинными ресницами.
Это событие имело множество самых разных последствий. Мелких и посерьезней, очевидных и идущих очень далеко, смешных, грустных, страшных и веселых.
Так, Артем поверил в историю близнецов, и хоть вскоре его вера потребовала новых чудес — в них не было недостачи. Потому что год тот выдался богатый на волнения, пожары и чудеса.
А сегодня Артем трясущимися руками запихнул улитку в пакет и, движимый брезгливым сочувствием и страхом, выбросил его в Обводный канал.
Пока его не было, робкий дворник прокрался-таки в подъезд и с неведомым прежде для себя упоением и восторгом, с сознанием красоты и важности своего дела, принялся скоблить смутные красно-коричневые пятна.
Дверь хлопнула, прохладный полумрак и тишина подъезда — как в склепе или на осеннем кладбище — были нарушены, и дворник дернулся и вскочил, прижимая к груди мокрую тряпку. Артем, счастливый избавлением от жуткой улитки и с нервным восторгом ждущий новых чудес, весело пробежал по лестнице и вдруг столкнулся с человечком в оранжевой робе. Тот отупело стоял, прижимая к груди мокрую тряпку и застенчиво улыбаясь. Лицо его обладало странным свойством: при малейшем изменении освещения или угла зрения или даже проста цвета фона, оно неопределимо и мгновенно менялось, как голографическая картинка. Сбегая вниз по лестнице, в хороводе теней он сменил тысячи масок. Артем было подумал, что это какой-то полицейский или фсбшный шпик, но потом отбросил свои опасения — слишком уж неказист был выряженный дворником человечек.
