– Ты поймал, я заморозил. А ты, сестричка, разморозила. И решила сварить балхай[4]. А что? Обычное дело. Отрубила ты налиму голову, вынула потроха с икрой…
Я содрогнулся второй раз, вспомнив, что значит это безобидное, это смертоносное «решила сварить». Как мы выжили, ума не приложу. «Топор!» – и кухонный топорик свистит у меня над ухом. «Нож, сюда! Живо!» – и остро заточенный нож на лету срезает прядь волос с макушки Нюргуна. «Эй, доска! Да не ты, балбесина! Разделочная доска!» В последний момент я отпрыгиваю, доска краем чиркает меня по щеке и уносится к грозной Айталын-боотурше. Ой-боой! Как же мы, человеки-мужчины, скакали! «Ложка! Ложка с дырками! Миска…» Хрясь, тресь, бряк! Пар столбом, вода кипит, рыба варится. Запах – до Седьмых небес. Папа с мамой, небось, принюхались: «О, чуем! Наша дочка стряпает!» Вот тогда-то Нюргун забился в угол, расплылся в улыбке и заявил: «Люблю!»
Ну, это случилось еще до нашего спора.
– Отрубила! – Айталын подбоченилась. – И вынула!
– И сварила, – кивнул я. – И ложкой размешала.
– Размешала!
– И пестиком растерла. И кости выбросила.
– Выбросила! Как мама!
– Ага, точно.
– И заправочку кисленькую! Остренькую!
– И заправочку.
– Так чего ж тебе, чиччику[5] драному, надо? Садись, ешь!
– Мама, – начал я, наслаждаясь каждым словом, – у нас терпеливая. Она балхай ставит в холодок. Ждет, пока застынет. А печеночку мама разминает и сверху кладет, горкой. Прямо на студень. Красотища! Мама ждет, не торопится. А ты из котла в миски – хлюп! Ешьте, братики! Обжигайтесь! Бегом сварено, бегом съедено… А еще говорила, что хочешь Мюльдюна побаловать!
– А вот и побалую! Прилетит Мюльдюн, ему и остынет. Ему и застынет! Ему с печеночкой! А вы, бездельники, перебьетесь…
– Летит, – сказал Нюргун.
– А ты молчи! – напустилась на него Айталын. – Будешь мне тут! Будешь… Стой!
Нюргун встал.
– Нет, сядь!
Нюргун сел.
– Да что ты скачешь? Ты повтори! Что ты сказал?
– Летит, – повторил Нюргун.
И для верности ткнул пальцем в потолок:
– Мюльдюн летит.
– Уже? Ой, я побежала! Я встречать…
И моя драгоценная сестричка опрометью выскочила за дверь. «Доха! – услышал я. – Шапка!» Не помню, рассказывал я вам или нет, но Айталын умудрилась приучить одежду откликаться на зов. Сестра бежит, доха летит вслед, догоняет. Я сколько ни пробовал – ни в какую! Кричу, горло сорвал – хоть бы сапог прискакал, что ли?
– Еда, – Нюргун прервал мои размышления. – Вкусно.
– Смотри, не обварись.
– Горячо. Люблю.
