лиц местных светловолосых обитателей выявил и чужую здесь, узкую и смуглую
физиономию с черными глазами, с жадностью глядевшими на киммерийца.
Человеком этим был мужчина с дорожным мешком на спине. Когда тот понял, что
был замечен, то усмехнулся и покачал головой. В этом жесте было что-то
знакомое.
— Кто этот человек? — спросил Конан.
— Это Ахеб, гирканская собака, которую мы впустили в долину со всякими
безделушками и зеркальцами, а также со всеми этими украшениями, которые так
любят наши женщины. Мы обмениваем их на руду, вина и кожи.
Теперь Конан вспомнил этого человека, его хитрое лицо, который крутился
около Хорбулы и подозревался в контрабанде оружия через горы в Меру. Когда
варвар повернулся и посмотрел назад, темное лицо уже исчезло в толпе. Но, не
было никаких оснований опасаться этого Ахеба, даже если тот и узнал Конана.
Гирканец не мог знать о бумагах, которые нес с собой киммериец. Конан
чувствовал, что люди Мантталуса относятся дружелюбно к другу Сидрика, хотя
молодой человек, конечно, и ударил по ревнивому тщеславию Малаглина,
превознося силу Конана.
Сидрик повел Конана вниз по улице к большому каменному зданию,
окруженному колоннами портика, где он гордо представил своего друга отцу,
старику по имени Амлафф и матери, высокой и гордой женщине пожилого
возраста. Жители, по-видимому, здесь не прятали своих женщин, так как
гирканцы. Конан познакомился и с сестрой Сидрика, крепкой светловолосой
красоткой, и с его младшим братом. Киммериец едва сдержал улыбку при мысли о
том, в какой невероятной ситуации он оказался, встретившись с семьей, жившей,
как будто тысячу лет назад. Эти люди, безусловно, не были варварами. Хотя их
культурное развитие было ниже, чем у их предков, но они все еще были гораздо
более цивилизованными, чем их дикие соседи.
Их интерес к гостю был подлинным, но никто, кроме Сидрика не проявлял
большой заинтересованности о мире, простирающемся за пределами их долины.
Вскоре молодой человек привел Конана во внутреннюю комнату, где поставил
перед ним еду и вино. Киммериец ел и пил за троих, вдруг осознав все эти дни
своего вынужденного поста, предшествовавшие его нынешнему пиру. Пока
киммериец ел, Сидрик разговаривал с ним, однако, не упоминая о людях, которые
преследовали Конана. Видимо, он посчитал их гирканцами из близлежащих
