Умывание, немного массажа, и вот уже я, как
гоголевская красотка, улыбаюсь себе в зеркало с
выражением: "Ну разве я не хороша?"
Поддразнив себя высунутым языком, напускаю на лицо солидность и лень, чтобы
пристойно выйти на палубу, где под тентом накрыт завтрак.
Доктор, не дожидаясь меня, уже приступил к трапезе, и
теперь уже промокал губы батистовым платочком после немалого глотка желудочного
бальзама, постоянно при нём находившегося, дабы приступить ко второй перемене.
Аппетит мой в сей ещё ранний час дремал, и потому,
отщипнув от пышного калачеевского калача малую
крошку, я рассеянным взглядом окинула корабль и его окрестности.
Дон в этом месте больше напоминал не мощную русскую
реку, а волжскую протоку, по краям поросшую камышом с орущими к дождю толстыми
лягушками.
По берегам росли виноградники, яркая весенняя зелень
которых вызывала желание, вертя хвостом, протявкать: "Виноград-то
зелен!". И потому взор свой я перевела на палубу, на которой заметила
несколько прелюбопытнейших персонажей, достойных кисти
Сурикова или Репина.
Центром этой группы был, несомненно
невысокий еврей неопределённого возраста с лотком офени на широком брезентовом
ремне, несколько утягивающем его горбатую спину. Лицо этого персонажа неуловимо
напоминало мне ослика, которого о прошлом годе пытался подарить мне на
Нижегородской ярмарке татарский мурза с плоским лицом Чингис-хана, кривоватыми зубами и натёртыми поводьями
до мозолей грубыми руками.
Мурза этот, господин изрядно начитанный, вёл атаку на
мою невинность, используя стихи, которые выдавал за собственные сочинения. Не
помню подробностей, но несколько строк его врезались мне в память:
На закате ходит парень
Возле дома твоего!
Поморгает он глазами,
Да не скажет ничего!
И кто его знает,
Чего он моргает?
Чего он моргает?
На что намекает?
При чтении он самодовольно отставлял ногу и
дирижировал правой рукой, левую же засунув за отворот английского сукна
сюртука. Глазами же он усиленно моргал, то прикрывая, от
открывая данные ему природой щёлочки, напоминая при
этом атакующий бронеход, осыпаемый градом пуль из
митральезы.
Ослика он представлял как британского мула, каковой в
еде неприхотлив, вынослив и верен хозяевам. Ну откуда ему было знать, что с
британскими мулами мне пришлось тесно пообщаться в сирийской пустыне, где они
действительно заслужили самых высоких рекомендаций...
Так вот: еврей на палубе напоминал того, не принятого
мной, ослика общим унынием, написанным на его измождённом лике, покорностью
судьбе и чертами когда-то, похоже, привлекательного лица, которые жизнь изменила
до неузнаваемости.
