— Здесь!
Из-за спины старпома выдвинулась приземистая фигура боцмана.
— Живо все брезенты собери на баке, чехлы там всякие, живо!
Старпом недоуменно взглянул на капитана.
— Парус! — крикнул Васильев. — Понимаешь, Григорьич, парус!
— Ясно! — рявкнул старпом и вслед за боцманом бросился с мостика вниз.
Смешон и жалок был парус, сооруженный в лихорадочной спешке матросами.
По команде с мостика его подняли на баке между фок-мачтой и грузовой стрелой, служившей в качестве гика. Но он поймал ветер, этот парус, наполнил им свои складки и заставил траулер сойти с роковой линии, привязавшей судно к ледяной горе.
Медленно, очень медленно уходил в сторону «Лось». Казалось, что и нет никакого отклонения, и хлопоты напрасны, но с каждой минутой синяя скала все больше и больше сдвигалась к корме, и скоро всем стало ясно, что траулер айсберга не коснется.
Они отошли от него на милю, когда из снежного заряда вывернул верткий трудяга-спасатель. «Стерегущий» увидел «Лося», и басовитый не по размерам гудок ударил в уши не промолвивших ни слова рыбаков.
И вдруг качнулась ледяная гора, из бездны побежали стены, облизанные водой. Айсберг потерял равновесие и с оглушительным шумом перевернулся.
Поодаль маячил спасатель и с него изумленно глядели на ледяную глыбу и на диковинный траулер, ползущий от нее под парусом.
Потом родились легенды и стопка объяснений, написанных капитаном «Лося» и его стармехом. Все это потом. А сейчас все молчали на мостике «Лося», и каждый понимал, что нарушить молчание должен капитан.
Васильев сдвинулся с места, шагнул к третьему штурману, не сводившему с айсберга глаз, тронул за плечо и кивнул в сторону трюмных брезентов, распяленных на фок-мачте.
— Ну, чем не клипер? — весело сказал он.
Все повернули головы, заулыбались и вздрогнули разом, когда звякнул телеграф и вслед за звонком дернулась стрелка: «Готова машина».
Васильев бросился к рукоятке и поставил ее на «Малый ход».
— Убрать паруса! — крикнул он и усмехнулся:
«Действительно, клипер. Комедия…»
В каюте капитан долго стоял перед зеркалом и водил расческой по жестким, отросшим за время рейса волосам, серым от седины.
«Придется красить, что ли», — горько подумал он и, издеваясь над собой, вслух произнес:
— Так, что ли, жених?
Голос показался Васильеву хриплым, он прокашлялся и повернулся к маленькому крабу в стакане.
— А что ты скажешь, брат?
Краб молчал. Он всегда молчал, но Васильеву казалось, будто краб отвечает ему.
Сейчас капитан ничего не услышал. Он осторожно вынул его из стакана и опустил на стекло письменного стола. Краб не шевелился. Васильев потрогал пальцем тоненькие лапки, они оставались неподвижными.
