— Ну что ж, ты хотя бы успел научиться курить, — сухо заметила Маргарет, сбросив ноги на пол и потянувшись вперед, чтобы принять его стеклянный дар, — и вот тут-то это и случилось. Бездонные голубые глаза оказались в футе, а может, и в шести дюймах, а может, и еще ближе — и что-то произошло внутри Энрике, словно вдруг лопнула гитарная струна. Что-то стукнуло, а потом задрожало в глубине грудной клетки. Он бросил школу и никогда не изучал анатомию, но знал, что сердечно-сосудистая система не должна вести себя так, будто она источник и центр ощущений. Тем не менее он готов был поклясться всем и каждому — хоть и не собирался никому об этом говорить, — что Маргарет секунду назад заставила его хрупкое сердце разлететься на осколки, а может, для этого хватило одних ее голубых глаз.
Энрике изучал ее профиль, пока она погрузилась в вызванное ативаном забытье, чтобы хоть на время отдохнуть от ужаса, которому противостояла в одиночку. Только в одиночку, признавал Энрике, хотя он с изматывающей настойчивостью старался — и вполне успешно — быть с Маргарет каждую минуту, во время всех осмотров, всех анализов, всех компьютерных и магнитно-резонансных томографий, всех сеансов химиотерапии, перед всеми тремя операциями выпускал ее руку только у самых дверей в операционную. И даже в течение этих вынужденных разлук он оставался рядом, меряя шагами комнату ожидания, боясь отлучиться даже в туалет. Он хотел быть первым, кого она увидит в то мучительное мгновение между пробуждением от тяжелого наркотического сна и тем моментом, когда завеса морфия отгородит ее от боли. Напрасные надежды, говорил он себе: то же самое лекарство, которое снимало боль, стирало из памяти все его ласковые слова и поцелуи. Но потом, приходя в себя, она каким-то образом знала, точно знала, что он был рядом.
Энрике настолько преданно заботился о Маргарет, что мог сам себя заподозрить в неискренности, если бы не один случай, когда он здорово ошибся. Примерно три года назад не он, а Лили, ближайшая подруга Маргарет, шла по больничному коридору — именно Лили пережила с Маргарет кошмар первой ночи после того, как уролог наконец сообщил ей диагноз: рак мочевого пузыря, о котором он конфиденциально уведомил Энрике за два дня до этого. Конечно, у Энрике было оправдание — их младший сын, шестнадцатилетний Макс, ждал дома один, еще не зная, почему его мать уже третий день остается в больнице после процедуры, которая должна была занять всего час. Конечно — но Энрике мог бы как-то все устроить, что он делал множество раз в последующие годы. Его единоутробная сестра Ребекка, или Лили, или кто-нибудь еще мог побыть с Максом, пока Энрике занялся бы делом поважнее: разделил страх Маргарет, ободрил и успокоил ее, развеселил и приласкал, хотя сам был перепуган до дрожи в коленях.
