Я родилась – верно, ведунья сглазила, русалки голые на озере ворожили, гномы зелье варили, меня опаивали, соблазняли, в искус вводили, искушение, покушение. Искус искусством, искус Иисусом. А я думала – змей укусил, искусил, запретное яблоко предложил.
Мамушка меня в поле нашла, в подоле домой принесла, а баба с дедом глядят зло, дед на мать замахнулся: «Приблуду, – говорят, – принесла, блудила с кем-то, пропащая, лучше бы ты умерла».
Мама плакала, а я как трава сорная, негожая, сама по себе росла. Глаза бесстыжие тоже видят божий свет. У пруда сидеть подолгу повадилась, глядела в воду – я ли не пригожая, чем я им не мила? Солнышко греет, на яблоньке дикой яблоки тоже сладкие, в овражке ягодки красные, спелые, в шиповнике шмель жужжит. Венок сплела из ромашек и колокольчиков. Запах сена, трава сочная, мягкая, вода глубокая студеная – век бы здесь провела.
Русалки выплыли, сказали:
– Иди, сестричка, твоя кровь холодная, тело гибкое, глаза зеленые, ты нам сестра, там на дне хрустальный дворец, жизнь тихая, неземной покой. Нырнешь – скажем тайну страшную, людям неведомую, будешь её хранить.
Я с сестричками поплавала, а потом сказала:
– А что с вами будет, когда зимою озеро промерзнет до дна? У меня ноги есть, я домой пойду…
Дома маму опять спросила:
– Почему нас люди не любят, почему в глаза не смотрят, о чём за спиной говорят? Откуда я, мамочка, откуда такая взялась?
Она рукой ласковой до щеки дотронулась, тихо мне говорит:
– Я в лугах гуляла, землянику собирала, венки из ромашек плела… Ноченька рано на землю опустилась, в небе синем белые звёзды зажглись… Шла домой, сумерки, сверчки и соловьи поют. Вдруг вижу – с неба звёздочка упала и за дальним овражком лежит, мерцает, ясная. Я подбежала – там ты лежишь.
Мамушка меня в поле нашла. В подоле домой принесла.
Зима пришла. Озеро льдом затянуло – где мои подруги, русалочки? Может, путями подземными успели уплыть в тёплые моря? Иней на солнце переливается, весь мир – как хрустальный дворец. По колено снег, по пояс снег, набился в валенки, в рукавицы. До дому далеко. Метель началась, иголками в лицо, ноги и руки стынут, озноб прокрадывается внутрь, оковывает ледяной бронёй и вдруг – тепло, спелый жар.
Очнулась у огня. Огонь в печке по поленьям потрескивает, дымом пахнет. Истома сладкая.
– Сомлела ты на холоде, – говорит мне незнакомый голос. – Хорошо, недалеко от меня.
Глянула – женщина с лицом ласковым. Дала мне выпить отвара горячего. Отвар пахнет летом, земляникой, пропечённой на солнце, душистым сеном.
