– Что вы думаете об этом, Холмс? (Я прочел ему заметку вслух, пока он кончал завтракать.)
– Мой дорогой Ватсон, – сказал он, встав из-за стола и прохаживаясь по комнате, – вы сверхтерпеливы, но если я ничего вам не говорил в прошлые три дня, то потому лишь, что сказать мне было нечего. Даже теперь это известие из Парижа для нас не так уж и полезно.
– Но оно же бесспорно разрешает вопрос о смерти этого человека.
– Смерть этого человека всего лишь побочный, тривиальный эпизод в сравнении с нашей настоящей задачей – выследить этот документ и предотвратить европейскую катастрофу. За последние три дня случилась только одна важная вещь: не случилось абсолютно ничего. Я почти каждый час получаю известия от правительства, и, вне всяких сомнений, нигде в Европе не возникло никаких тревожных признаков. Ну, если письмо отослано… нет, оно не могло быть отослано… так где же оно? У кого? Почему его придерживают? Вот вопрос, который стучит у меня в мозгу, будто молот. Действительно ли всего лишь совпадение, что Лукаса постигла смерть в ту же ночь, когда исчезло письмо? И вообще, попало ли письмо к нему? Если да, то почему оно не найдено среди его бумаг? Или его сумасшедшая жена унесла письмо? Если так, находится ли оно у нее в доме в Париже? Как я сумею добраться до него, не вызвав подозрений французской полиции? В этом деле, дорогой Ватсон, силы закона и порядка не менее опасны для нас, чем преступники. Все и вся против нас, но на карту поставлены колоссальные интересы. Если я доведу его до успешного завершения, оно, бесспорно, станет венцом моей карьеры. А вот и последнее известие с фронта! – Он торопливо прочел доставленную записку. – Эгей! Лестрейд как будто обнаружил что-то интересное. Берите вашу шляпу, Ватсон, и мы вместе прогуляемся до Вестминстера.
Я в первый раз посетил место этого преступления – высокий, обшарпанный, узкогрудый дом, чинный, респектабельный и солидный, подобно столетию его постройки. В окне возникло бульдожье лицо Лестрейда, и он тепло поздоровался с нами, когда могучий констебль открыл дверь и впустил нас внутрь. Комната, в которую нас проводили, была той, где совершилось преступление. Но от него не осталось и следа, кроме безобразного, неправильной формы пятна на ковре. Этот небольшой квадратный, грубого тканья ковер посреди комнаты больше походил на половик, окруженный широким пространством прекрасного старомодного паркета, натертого до блеска. Над камином красовались великолепные образчики холодного оружия, и одно из них было пущено в ход той трагической ночью. В оконной нише стояло бюро чудесной работы, и все остальные предметы в комнате – картины, ковры и занавески, – все указывали на вкус к роскоши, граничивший с изнеженным сибаритством.
