Я достал свои ключи, вошел в квартиру и громко крикнул: «Тетя!». В ответ – тишина! Я сбросил ботинки и, проходя через холл, в свою комнату, заглянул в открытую дверь к тетке. Она сидела в кресле, точно прикорнула чуть-чуть. Голова ее была склонена на сторону, а глаза закрыты. На коленях у тетки покоился компьютер. Я еще раз окликнул ее. А потом подошел поближе и осторожно взял ее за руку. Она была холодна, как лед. Во как!
На всякий случай я сразу же вызвал «скорую». Между тем, когда я снимал компьютер с теткиных колен, мой взгляд случайно упал на экран, который засветился под воздействием случайно нажатой мною клавиши. Судя по всему, Ольга Петровна перед самой своей смертью как раз дочитывала какое-то письмо, подписанное именем моей матери. У нее было довольно редкое имя Нателла. Это-то и привлекло мое внимание. Я присмотрелся. Письмо было датировано днем смерти моих родителей! Я отмотал его наверх и сел читать:
«Милая моя Оленька!
Ты укоряешь меня за то, что я не давала о себе так долго знать. И, конечно же, ты права. Но, если посмотреть с другой стороны, то зачем же я стала бы тебе писать, если мои письма, как ты мне это сообщила много лет назад, тебе неприятны? Однако отбросим все наши вечные с тобой препирательства. Сейчас, поверь мне, не до них. Мы просто очень разные, но, несмотря ни на что, мы все-таки сестры, и сейчас, в трудную минуту, главное именно это.
Я снова пишу тебе, несмотря на то, что ты так холодно ответила на мое предыдущее письмо, еще и потому, что мне больше не к кому обратиться. Так уж сложилась моя жизнь. Ты не поверишь, но я сейчас даже представляю себе твое лицо, которое с вечным презрением смотрит на эти строки. Ты, впрочем, всегда не одобряла мои поступки, чтобы я ни делала. Согласись, еще с юных лет ты находила меня порочной и безнравственной.
Но я, знаешь ли, думаю о себе совсем по-другому. Я, представь себе, совсем не жалею о том, что бог дал мне красоту, живой ум и деньги, а с ними, в отличие от тебя, возможность пользоваться всеми плодами жизни, иметь, повелевать, любить и быть любимой. Хотя я уверена, что сейчас ты, нахмурившись, пробурчишь себе под нос, что у нас разные представления о том, что такое любовь.
Ты называла меня легкомысленной вертихвосткой. Но разве не в легкости человеку дается истинное наслаждение? Зачем, я тебя спрашиваю, играть роль осла, если тебе дано быть грациозной ланью? Говоря об осле, я не имею в виду тебя.
