– Что случилось, Ольга?
– По-моему, масло течет, посмотришь?
– Это можно, – и Николай неторопливо двинулся к машине. Он начал копаться в двигателе, а Ольга Артуровна присела рядом. Ей совершенно нечем было себя занять, и она поинтересовалась у Николая о том, как протекает его жизнь.
– Трудно мне, Ольга, – задумчиво промолвил мастер.
– А что так?
– Зинаида моя совсем взбесилась.
Николай был немногословен и самодостаточен. Дамочке приходилось вытягивать из него слова клещами.
– Как это взбесилась, Николай?
– Звонит без конца прямо домой. Ну, Анька, естественно, психует.
Николай многозначительно замолчал. Потом добавил:
– Грозится с собой покончить.
– Да что ты? – встревожено спросила ко всему чувствительная Ольга Артуровна.
– Да, уже и бритву приготовила, которой вены вскрывать собирается, если я Зинаиду не брошу.
– А ты откуда про бритву знаешь?
– Она мне сама показывала. Сказала при этом что-то жалостливое про любовь свою ко мне. Ну и про детей, конечно. Что без матери, мол, трудно им придется.
Николай опять взял многозначительную паузу и погрузил свою чумазую физиономию в недра автомобильного капота.
– А ты что? – не выдержала паузы любопытная дамочка.
– Известное дело, я Зинаиду не брошу.
– Любишь ее?
– И это тоже, – достаточно безразлично ответил механик.
– А Аньку?
– Думаю, и ее тоже люблю. Потом дети все-таки, семья. Мучаются они вот только. Зинаида ведь тоже одолевает просто. Переезжай ко мне, твердит, а то с собой покончу.
– Зачем же ты женщин мучаешь? Определился бы, и дело с концом.
– Оно мне надо, определение это? А что до женских мучений, так пускай себе еще помучаются.
И подумав, весомо добавил:
– Жестокий я. Вот оно как.
Жизнь девятнадцатилетней девушки Яны вошла в полосу неудач. Последнее время ей хронически не везло. Вот и сейчас она никак не могла протиснуться для получения автографа у модного писателя Гаврилова. Ему было лет пятьдесят. Выглядел он, правда, намного моложе. Зал, в котором проходила презентация его новой книги, был битком набит народом. А Гаврилов был один, и на всех его явно не хватало. Яне было досадно сознавать, что она вот-вот войдет в число неполучивших автограф. Ей хотелось прикоснуться к искусству. Пусть даже это будет такой эрзац сопричастности с Творчеством, как автограф. С искусством у Яны сложились свои, особые отношения. Эти отношения восходили к ее семейным традициям. Для нее было абсолютно ясно, что весь мир делится на людей пошлых, никчемных и людей творческих. К последним, безусловно, принадлежали люди искусства. Это были люди, отмеченные божьей благодатью. Не чета другим. Они жили особой, возвышенной жизнью. Вероятно, они испытывали особенные чувства. А Яна перед людьми творчества испытывала благоговейный трепет. Гаврилов, будучи признанной величиной, безусловно относился к таковым. И вот сейчас, когда соприкосновение с высоким было так близко, ей опять не повезло.
