Под водой льющаяся из порезов на пальцах кровь становилась розовой, ползла щекотно струйка по щеке. Добежав до шеи, она исчезала, впитываясь в футболку. Женские вопли под запертой дверью перекрывали голос Казузы. Вот уже четверть часа он заикался с заезженной пластинки.
«Я хочу такую грудь, как у тебя, мама», – сказал однажды Рожейро де Ошум за ужином. Северинья, то и дело поглядывавшая в телевизор, где ее любимая героиня теленовеллы как раз получала романтическое предложение от одного аристократа, подавилась, и кусочки черной фасоли выскочили у нее изо рта. Сестра неподвижно уставилась на него своими чернущими глазами, а маленький Сезар, колотя ложкой по столу, заливался смехом с набитым ртом.
Уже месяц назад мечты Рожейро о школьной дружбе были изорваны и истоптаны, как перед тем тетради, которые он пытался собрать в классе по клочкам. Как будто, новенькие, не нес их бережно за неделю до того вместе с ручкой и карандашами в купленном на деньги всего квартала портфеле.
Напрасно, значит, они откупорили для Шанго темное пиво, которое этот бог так жаловал, напрасно поливали им на полосы красной и белой ткани, украсив их перед этим по сторонам белыми и красными гвоздиками, напрасно Карлуш опять снабдил их деньгами, когда было решено, что он вернется к учению.
Но в самом деле, что можно подумать о парне, который противится стричь волосы, носит заколки и майки с сердечками, не задирает девчонок, выбегает чуть ли не с визгом из туалета, когда все просто-напросто собираются дружески подрочить? Слюнтяю, не желающему слушать о поцелуях, тисканьях и траханье, не могущему рассказать на этот счет ничего поучительного, нельзя довериться. И самое главное, он не умел играть в футбол. Бегал он быстро, но пугался мяча, особенно если ему казалось, что тот летит прямо на него. И поскольку это казалось ему почти всегда, речь шла уже не о беге, а о бегстве.
Только наличие груди могло спасти положение такого человека. Штука, что болталась внизу или вставала на дыбы, как когда-то случилось с Вильсоном, из которого, возможно, вылез зародыш Сезара, или как бананы Жозе и Пауло, когда они втроем развлекались у шлюхи, была его самой неправильной частью. Набухая, она болела и все время чего-то ждала, а он не мог или, скорее, не желал понять, как унять ее голод и утолить томление. Однажды из хобота, когда он все-таки поддался искушению ощупать его, сама по себе вырвалась теплая беловатая жидкость, и ему почудилось, что он вовсе не у толчка, а на берегу океана, который, словно на панорамной фотографии, простерся перед ним во всю поднебесную. Разрозненные части пейзажа соединились вдруг в единую выпуклую картину, линия горизонта резко отодвинулась вглубь, и он вдыхал соль волн.
