– Я не обманывала, – растерялась седая девочка, – я хотела верить, и потом, правда правде – рознь.
Новая нянька переворачивала старые представления. Разве правда – это не когда говоришь то, что есть? Но главное, правда – это же газета и место, где мой отец работал вместе с котом Дымши, полностью – Дымшицем Александром Львовичем, невероятно влиятельным животным. Иногда отец и мать, положив газету на красный стеклянный столик и отстраняясь от нее, говорили: «Фу, какая мерзость, – опять Дымшиц нагадил».
Серый, как дым, Дымши был диким. Он отказывался ходить в чепце и пить из кукольной чашки, он вскакивал на стол, чтоб украсть кусок курицы с наших тарелок во время обеда, часами висел над туалетом, медленно сползая на когтях по обоям и оставляя рваные лоскуты, он и правда часто сикал в углу, но на газете не было видно никаких следов. И если фразы типа «папа в правде», «папа пошел в правду» еще можно было как-то понять, то «правда врет» или «правду заставляют врать» звучали загадочно. Так что Дымши, находясь все время дома, влиял каким-то образом на правду и, как видно, не лучшим образом.
Со слов матери я знала, что быть серым – это плохо, что серые – это те, кто ничего не знают, не помнят фамилий и не читают ни Маршака, ни Житкова, ни Заходера, ни Бэмби, ни даже Веселые Картинки. Однако Дымши был, видимо, исключением. Ведь он подспудно руководил самой правдой и участвовал в заполнении газеты буквами. Кроме того, он был разбойником, наглым и обаятельным, неприручаемым и гадким. Завладев правдой, он наверняка при желании мог сделать с ней что угодно.
В эту самую правду мы иногда заходили вместе с отцом. Там стоял запах горячей краски и только что испеченных газет, которые на машинах величиной с комнату готовили двое мужчин в синих фартуках и кепках. Они выбирали букву за буквой, складывали их вместе и смазывали, поднимали и опускали рычаги, и еще теплые огромные листы выползали с отпечатками букв. Отец же просто сидел в комнате и красным карандашом рисовал на листах кружки и стрелочки. По-видимому, он должен был подчиняться не только коту, но еще и этим веселым наборщикам, которые набирали для меня тяжелые буквы разных размеров из многочисленных ящичков. До самого вечера под грохот машин буквы разговаривали между собой, танцевали, дрались, умирали и воскресали, пока я не укладывала их в постель.
Из правды, почти ночью, мы шли в Елисеевский и там покупали докторскую колбасу, ветчину, сливочное масло и хлеб и уплетали все это вместе со сладким чаем.
