Однажды утром, когда все еще спали, я взяла огромную азбуку и посмотрела, наконец, почти бесстрашно на буквы. Когда я дошла до буквы Е, стоящей на еже, проснулась сестра, и я засунула азбуку под кровать.
За три утра я научилась читать слова слева направо и справа налево. Оказалось, что все, что было вокруг: комната, моя кровать, книжный шкаф, пес Бобка со свалявшейся шерстью из войлока, волчок, неваляшка, окно (одно и второе) – могло превратиться в слова и уместиться на одной странице. И это было непостижимое чудо.
Так далеко от дома родного буду кружить по этим лесам?
Быть без родины, без имущества, без друзей и родных?
Без палестры и форума, стадиона, гимнасия?
Жалкая, жалкая, плачь же снова и снова, душа!
В чьем же образе я еще не являлся?
Женщина я, юный мужчина, отрок и мальчик,
я был цветом гимнасия, гордость палестры,
моя дверь была вечно открыта, и порог был нагрет,
дом был полон цветочных венков,
спальню я оставлял, когда солнце вставало.
Гай Валерий Катулл
Тело всегда революционно.
Пьер Паоло Пазолини, из интервью
Ларанжинья в желтом платье с открытыми плечами, с огромным тюрбаном на обритой голове, сжимала ручку зеркала в начищенной медной оправе и, казалось, никого не узнавала. Медленно, спотыкаясь, хотя ее путь был совершенно свободен, она переступала босыми ногами по земле. При звуке куплетов, обращенных к ее Ориша[61], богине рек и источников, соблазнительной и фривольной Ошум[62], Ларанжинья затрясла плечами, закачалась из стороны в сторону, резко распрямилась и окончательно вошла в раж. «Ошум оседлала ее», – пояснил Карлуш, залпом допив оставшуюся в стакане кашасу. Восхищенные, они хлопали в такт богине, умопомрачительно плясавшей в теле их сестры. Ее лицо светилось властной силой и совсем не походило на лицо угреватой, замкнутой Ларанжиньи, влюбленной в одного певца, которого однажды ей довелось увидеть по телевизору у подруги.
Ему было пять лет, когда дядя Карлуш привел его в террейро[63] – место, где угощали вкуснятиной, курили сигары и куда часто наведывались боги. А люди изображали в плясках разные истории, случившиеся с богами, и любили их, как своих ближайших родственников.
В тот день его троюродная сестра прошла посвящение в дочери святых, и после нескольких недель, которые она провела затворницей, отмечалось ее новое рождение. Барабаны – огромный Рум, средний Румпи и маленький Ле, освященные медом, пальмовым маслом, святой водой и кровью жертвенных животных, уже наелись сваренного специально для них и, благодарно поворкотав, звенели и гудели теперь, призывая богов поскорее прийти из
