Лавиния, Джада и Фиона хрипло щебетали между собой по-португальски, а Катюша явно блаженствовала: наконец-то кто-то, будучи к тому же человеком из совершенно другой среды, хорошо понимал ее на родном языке, что скорее всего случалось крайне редко. Теперь она могла взглянуть на себя и свое окружение изумленными, неведающими глазами слушателя. Находя все новые и новые детали, она сама ужасалась своей жизни и превращала ее в документ. Кроме необходимости выговориться, в этом брезжила и какая-то миссия.
В Сант’Эудженио мы вошли вместе со множеством посетителей. В день праздника больница была открыта. Долго мы искали отделение. Никто не помнил мужского имени Мелиссы, так что, когда из проходной нас направили в центр ожогов, мы решили заглянуть туда только на всякий случай, но уже на входе в него поняли, что, к сожалению, все правильно: в крошечном закутке и узком коридоре толпились люди, как и мы, пришедшие проведать подругу. Оказалось, что мои девушки знали историю из вторых рук, и все обстояло намного хуже. Этот неизвестный, который, кстати, всем им был прекрасно известен со всех сторон, не только ковырнул Мелиссу ножом, но еще и плеснул на нее бензином, а потом поддал огонька, так что пока общаться с ней можно было только через стекло. Свидетельницы, рядом с которыми в тот день работала Мелисса, наперебой рассказывали, как с ее красивых ног лоскутами слезала спаленная вместе с чулками кожа. «Она, конечно, подаст на него в суд?» – спросила я риторически. Ответ мне казался очевидным. Однако все они, кроме Джады, стали дружно возмущаться. Судя по их словам, Фабио раньше был вполне нормальным, но, с тех пор как познакомился с их шальной, потерявшей от своей неорганизованной любви девичью гордость Мелиссой, переродился в паразита и брутальщика. Он становился просто неуправляемым, когда она не находила для него денег на кокс, девомальчиков и другие радости. Получалось, что, как всегда, во всем виновата женщина, а Фабио – просто жертва этого дьявола, и я просунулась в щель между плотно стоящими телами, чтоб взглянуть на виновника его несчастий. На высокой кровати лежало обнаженное существо. Ноги были забинтованы до колен, между ляжками, темно-коричневый, покоился внушительный сюрприз. Шоколадная кожа, длинные черные волосы, лиловатые губы напомнили мне снова того транса, которого мы с Чиччо дней десять назад бросили на улице. Неожиданно первый ряд расступился, и я встретилась глазами с несчастной. Она чуть приподнялась на локте и, будто только меня и ждала, открыто улыбнулась. «Ну просто ребенок, – рациональная Джада с укором покачала головой и властно вытащила меня из группы зрителей, – не понимает своего состояния. Надо бы ей принести бритву, а то щетина-то во уже какая».
