.
В качестве блудной дочери никто меня не ждал. Наоборот, все заморское в ту пору считалось у нас желанным, как рахат лукум или макдоналдс. В этот последний люди ходили с трепетом, как в ресторан. Женщины в вечерних платьях и украшениях сидели за столиками, а мужчины суетились с подносами, набирая картошку фри и заливая пакетный чай кипятком в картонных стаканах. Они искренне проводили меня в лучшее, и разве можно было их, да и себя, так сразу разочаровать возвращением? К тому же тогда, вопреки пословице «Гусь за море полетел, гусь, а не лебедь, и назад прилетел», возвращаться было принято повидавшим виды, верхом на белом коне, в особом случае – осле. Конек-Горбунок как официальное средство перемещения в расчет не принимался. Но если ты не конокрад, белый конь стоит примерно как волшебная палочка. Непрактичное любопытство между тем уводило все дальше, и брешь, оставленная моим отсутствием, очень быстро затянулась, – люди сдвинулись, заняв мое место, как будто его никогда и не было. И уже не у кого было спросить, кто же это там в малиновом берете не пойми что выделывает, чья рука чью моет, что за культурное лицо забивает другим лицом голы и как называются фигуры, что за эти годы с кропотливым трудом заняли свои квадратики. Старые фантики пестрели среди страниц непрочитанных книг. «Ты стала никем», – шелестели. Прислушавшись, я догадалась, что никогда и не была кем-то. И тогда почти сразу я стала ничем.
– Надо попробовать родиться в другую жизнь, – посоветовала мне одна полная дама, вечерами читавшая судьбу по рукам и картам у барочных мраморных фонтанов с мужской обнаженкой.
– Пробовала, – и я попыталась вглядеться в выпавшее мне на ее импровизированном столике, – но другая жизнь пока что-то в себя не впускает.
Мне вспомнилась одна знакомая рыбка из зоомагазина. Из своей банки она смотрела на подсвеченный, но непроницаемый для нее мир других рыб, дружно плывущих за большим стеклом.
– Тогда умри совсем, – перевернула гадалка карту, на которой появился уморительный скелет с косой. – Может, родишься опять, а нет, значит, это и есть твоя судьба.
Мраморные мужские тела, плавящиеся слитки воды, праздничный дух площади манили из-за спины. Нет, мне пока не хотелось «совсем». Однако, растрачивая себя на всю катушку, в то же время я любила следить исподтишка за собственным умиранием еще при жизни. Постепенно старые друзья забывали обо мне, их жизнь рванула совершенно в другую сторону, и наши ценности стали удаляться друг от друга с той же скоростью, с какой начали разниться наши ежедневники.
