– Можно плюнуть? – шепнул на ушко матери Флорин.
– Размочи слюной да проглоти, – ответил за нее сонным голосом отец.
Наутро он проснулся рядом с матерью и прилегшей к ним девочкой-лисицей, с которой та вполголоса разговаривала. Комната была пуста, кровати застелены кружевными покрывалами, все было выметено и свежо, а на столе стоял мед в деревянной чашке и деревянная с резными треугольными узорами тарелка с хлебом. Солнце гуляло во всю ширь по полу, и он стал кружиться вокруг себя в белой длинной мужской рубахе, которую ему дали на ночь.
– Тсс, – прошипела лисица, – бабушка спит, прекрати беситься, нельзя так, нужно думать о чистом. Что тебе приснилось?
Флорин, резко отстановившись, стоял посреди комнаты, которая все еще неслась вокруг. Все-таки все здесь было странно, да и говорили эти люди как-то не совсем так, как остальные.
– А? – подошла лисица и присела, заглядывая ему в глаза.
Мать переодевалась за печкой, и без нее он не мог сказать правду. Нельзя называть по имени то, от чего тебе страшно, нужно говорить все наоборот, чтобы отогнать и запутать.
– Что снилось? Беленький барашек с синей ленточкой, вот что, – ответил он специально громко, отталкивая звуком страшный образ из сна.
– Тише, – снова прошептала испуганная и в то же время счастливо изумленная сестрица. – Бабушка спит, понимаешь? Она болеет, и мы все должны молиться, чтобы смочь увидеть белого ягненка. Но если ты его уже увидел в первую ночь, это значит, что она точно будет здорова! Тетя Флоря, дядя Иордан, Георге, Лисандру, папа, дедуля, бегите сюда, – выскочила девчонка на крыльцо. – Наш Флоринел видел белого ягненка!
Флорин уже давно хотел писать, но забыл, куда поставили для него горшок, и, когда в комнату вбежал народ, он стоял в расширявшей свои границы луже. Обескураженная мать искала глазами половую тряпку.
– Это хорошо, хорошо – добрый знак. Все, что от ребенка, – чистота, – и тетя Флоря сама подтерла за Флорином, плеснув водой из ковша на пол.
– Расскажи им, – попросила лисица, которую все называли Родика.
– Не буду, – ответил мальчик. Ему было стыдно взрослых и Родики. Глядя на его мокрую рубаху, девчонка смеялась, закрывая ладошками порозовевшее лицо.
– Погодите, пусть ребенок поест, он не обязан поститься, как мы, – вступилась Флоря.
Помытый и переодетый Флорин вместе с матерью уплетал куски самого вкусного в его жизни ржаного хлеба с медом. Мать выглядела потерянной, и, совершенно забыв сегодня про обезьянку, он намазывал для нее деревянной ложкой мед на мякоть любимой горбушки, кроя смешные рожицы. Она хмурила брови, покачивала головой, но большие глаза цвета жженой карамели лучились.
