Вот только Агеева он боялся, как огня.
Я не знаю, как себя вести в подобных ситуациях. Не знаю, как освободить руки, чтобы попытаться сбежать. В кино герои так легко вытягивают запястья из веревок; умудряются даже освободиться от изоленты, но жизнь — та еще сука.
Ожидание — реальность…
Иногда, ненадолго — всего на несколько минут — накатывала злость. Злость на Тимура и его взрывной характер. Ведь не ушел бы; не оставил бы одну на улице, ничего бы не было. Потом отпускало. В конце концов, не он держит меня в просыревшем подвале, в Богом забытом месте.
— Илона? — шепот Кирилла больше походил на шипенье гадюки, — Поговори со мной. Ты, наверное, голодна. Давай я разогрею еду. Я волнуюсь за тебя…
Господи, прости. И помилуй за то, что решила покончить с жизнью просто заморив себя голодом.
— Илоночка… Ну поговори со мной… — продолжал ныть этот недоумок.
Он пошевелился рядом, а затем придвинулся вплотную к моей спине. Я заледенела даже несмотря на тепло его тела, а уж тепла мне не хватало отчаянно — в помещении воняло затхлостью и было очень холодно, а я находилась здесь в мокрых колготках — ноги мои просто окоченели.
— Ты так дрожишь. Нужно тебя согреть, — принявшись растирать мои плечи, Кир уткнулся лицом в мою шею, а меня передернуло от отвращения.
К горлу подкатила тошнота — интересно, а меня может вырвать, если желудок совершенно пустой?
Повозившись и придвинувшись еще ближе, он что-то пробормотал, и тут я не выдержала:
— Не трогай меня!
Получилось сдавленно и сипло, но Кирилл тут же остановился, сжав мое плечо с такой силой, что я ахнула от боли.
Руки, связанные за спиной и онемевшие, не давали ни взбрыкнуть, ни ударить, но я попыталась увернуться и отпихнуть его, от чего получила новую порцию боли — показалось, что до самого нутра. Тихо постанывая, я заплакала — вот так глупо и совсем не отважно.
Не знаю как, но я оказалась лежащей на спине, придавленная весом чужого тела. Сальные поцелуи посыпались один за другим; я заревела еще громче, пытаясь увернуться — но сил уже толком не было, только и могла крутить головой и мычать. Блузка, так не кстати распахнувшаяся, с надрывом треснула — пара пуговиц упали в ложбинку между грудями. Если сил кричать раньше не было, то они появились, и я заорала, едва ладонь Кирилла с силой сжала мою грудь.
Это просто сон. Страшный, кошмарный, жуткий сон. Этого не может происходить со мной; этого не может происходить в реальности. Лучше умереть, просто умереть и не чувствовать ни этого рта, ни этих рук, ни этой тяжести, ни-че-го.
