Отгудел я хмельные полжизни
Да вернулся под отчий кров,
Где гвоздики цветут да вишни,
Отдыхать средь коз и коров.
Хоть они – бессловесные твари,
Мне знаком их теплый язык,
От какого в московском угаре
Я почти навсегда отвык.
Потому что средь душ человечьих,
Что в асфальте прут сорняком,
Получал синяки да увечья,
Становясь быстрей стариком.
Не взрослеют, не знавши измены,
Не умнеют, губ не разбив,
И я, чуя в себе перемены,
Был единственной ею жив —
Той, в которой плескался, как в речке,
Той, в которой не раз тонул,
Да затухла любовная свечка,
И меня загнуло в загул.
Всё в чаду, над скатеркою грязной
Я, качаясь русой копной,
Среди женщин пустых и развязных
Тосковал в дугу по одной.
Только нету в измене ошибки,
А лишь трезвый верный расчет,
Вот с того я рюмками липкими
Запечатал собственный рот,
Чтоб не взвыть от смертельного горя,
Чтоб не плакать в мутный стакан,
И, с Всевышним отчаянно споря,
На себя примерил аркан.
Не пока не сбылось удавиться,
Потому теперь, тих и суров,
Я из окаменелой столицы
Возвернулся под отчий кров.
